все это начало устремленного в вечность конца?» – вспомнились Олегу строчки своего земляка, добровольского поэта и медика Ратимира Олейникова, книжку которого он прочитал недавно.
Тем временем Иванов достал из сейфа некое плексигласовое изделие на черной эбонитовой подставочке.
– На память о Феодосии.
При ближайшем рассмотрении это оказалось подобием вспененной волны с крутыми загибающимися гребнями. Каллиграфической вязью понизу шла строчка «Девятый вал».
– Сам сделал?
– Мое хобби, как теперь модно выражаться.
Виктор Борисович прыснул себе в стакан воды, отпил немного, покатал минералку за щеками и только потом сглотнул.
– Знаете, куда мы сейчас отправимся?
– Откуда же? – пожал плечами Олег.
– Вы бывали в Коктебеле?
– Только в книжках читал.
– Вот, вот! – обрадовался удачности предложения Иванов. Он хлопнул себя по блестящей макушке, хихикнув от удовольствия, и прикрыл плешь тюбетейкой.
«Радость самая большая – отдавать…» – вдруг проклюнулась на уровне подсознания строчка в хореическом размере. Недавнее стихотворение, так понравившееся бабушке Марии, снова обозначило себя ключевой мыслью.
– Мы едем в Коктебель! – пропел Иванов.
Спустившись вниз и отыскав дежурную машину, главный механик приказал отвезти их в желаемое место. Через полчаса петляния по пыльной дороге их «газон» въехал в притулившийся к безлесой горе поселок совершенно крымского вида, не обезображенный хрущевскими новостройками-многоэтажками. Шофер тормознул у похожего на амбар строения, украшенного вывеской «Магазин». Они высадились на каменистую площадку, и Виктор Борисович махнул рукой:
– Езжай! Обратно мы сами…
Олег отряхнулся от пыли и поинтересовался:
– Назад побежим кросс?
Иванов помотал мордашкой и опять превратился в Витюню:
– Олежа, не волнуйтесь.
– Мне-то что волноваться? Я двадцать километров спокойно наматываю. Могу и больше…
– В семнадцать ноль-ноль будет рейсовый городской автобус. Кросс отпадает. Лучше давайте возьмем чего-нибудь.
Они запаслись в магазине снедью, минералкой и вином, причем расплачивался опять Витюня. Затем постояли на крыльце, оглядывая окрестности.
– Вон дача Союза писателей, – указал Иванов на двухэтажный деревянный дом с опоясывающей его верандой и крутой лестницей. От проезжей части улицы он был отгорожен высокими платанами с большими, серыми от пыли листьями. – Раньше здесь жил Максимилиан Волошин.
– Это который молился за тех и за других? – показал свою филологическую осведомленность Олег и усмехнулся снисходительно.
– Напрасно вы так! – неожиданно построжал гид. – Да, он одинаково сострадал разделенным на два лагеря россиянам. Гражданскую войну проклял… Для этого надо иметь мужество. А
