сломанный на кирпичном заводе нос Толика с нервно раздувающимися ноздрями. Хотелось услышать голос Дробухина, но звуки не пробивались через завесу дней и лет, они были на той стороне, колебали почву памяти, ощущались подошвами ног, но никак не могли материализоваться в отдельные понятные слова, вибрация не содержала смысла. Душу рвали и томили безысходность и невыразимость.
– Ты ведь, когда отстал от нас, учиться заново в восьмом классе не пожелал. Почему, можешь мне сейчас объяснить? Ведь это ты первым всех нас тогда бросил, не одного Толика, а и меня, и Борьку.
Селиванов заерзал в кресле, словно искал точку опоры понадежнее.
– Ладно, сиди! Можешь не отвечать. Я помню твои письма из Кубышинки, куда ты поехал учиться в ПТУ на тепловозника. Тебе ведь там нравилось, не так ли? Ты враз не только сравнялся с нами таким способом, но даже и как бы обогнал. Еще бы! Нам два года сидеть за партами, а ты уже серьезным делом занялся, профессию рабочую получаешь. А кем мы будем, Толя с Борисом и я, тебе до лампочки. Ты, значит, созрел, а мы доспеваем…
Алексей вновь ворохнулся в кресле, руку поднял, словно на уроке, когда просились к доске.
– Ну ты и поворачиваешь оглобли, мил друг Ванюша! Ну ты и рулишь на стальной колее! Я что там, в Кубышинке, пироги с маком уплетал за обе щеки? Кто, как не я, напильником свои персональные инструменты шабрил? Ты, что ли, за меня тепловозный двигатель до последнего винтика, до последней гаечки раскладывал на косточки и суставчики?
Повисла пауза. Оба поняли, что так вести беседу непродуктивно. Надо не упрекать, не оправдываться и доказывать, а молчать и слушать в очередь. Не взрываться, как в «пинг-понге», перестрелкой шарика туда-сюда.
– Давай спокойнее, – ухватился вновь за ускользающую нить разговора Иван. – Короче, ты уехал, а мы остались в Степновке. В девятом классе как раз нам новую классную руководительницу назначили, Ачкасову. Может, ты ее помнишь, она у нас математику вела в последней четверти восьмого класса. Приехала откуда-то с Запада, из Тамбова вроде бы.
– Инга, что ли? Чего бы я ее не помнил… Сухарь в юбке. Молодая была, с дочкой, кажется, приехала. То ли разведенка, то ли холостячка вообще. Постой, я даже сейчас попробую имя дочки вспомнить. С ней моя сестренка Анютка в детский садик вместе ходила. Да вот же – Людочкой ее звали… Значит, Инга Константиновна вас приняла в свои руки? Сколько ей лет тогда было… Двадцать шесть – двадцать семь, не больше. Ну и что?
– А то, что после этого все и покатилось, как с горки, под откос. Дробуху как словно кто подменил. Ты же помнишь, он учился нормально, похвальные грамоты имел в младших и средних классах. По русскому и литературе из «пятерок» не вылазил. И по другим предметам не буксовал. А тут на математике его как заклинило, задачки и примеры дома решать бросил, на уроках к доске наотрез отказался выходить. Инга ему одну «двойку» поставила, другую «пару» вкатила, затем «кол» засандалила.
