люди.
В это время через двор прошла Лептина с полной воды амфорой на плече, и на мгновение Александру вспомнились кошмары Пангея.
– А рабы? – спросил он. – Может ли существовать мир без рабов?
– Нет, – ответил Аристотель. – Как не может быть ткацкого станка, который создает ткань сам по себе. Когда такое станет возможным, тогда рабов может потребоваться меньше, но я не верю, что когда-нибудь это случится.
Однажды молодой царевич задал учителю вопрос, который до этого момента не решался сформулировать:
– Если демократическое устройство греческих городов – единственное достойное свободных людей, почему же ты согласился учить сына царя? Почему ты дружишь с Филиппом?
– Никакое человеческое учреждение не может быть совершенным, и система греческих городов таит в себе одну огромную проблему – войну. Многие города, управляемые демократически, стремятся к господству над другими, чтобы обеспечить себя богатыми товарами, плодородными землями, выгодными союзами. Это ведет к продолжительным войнам, а они, в свою очередь, подрывают лучшие силы демократии и играют на руку извечному врагу греков – Персидской державе. Царь, подобный твоему отцу, может стать посредником в этих раздорах и междоусобицах. Он в состоянии заставить эллинов поставить наше единство выше всяких раздоров. Твой отец способен взять на себя роль вождя и арбитра, чтобы при необходимости принудить разобщенных греков к миру – пусть даже силой. Пусть лучше греческий царь спасет греческую цивилизацию от разрушения, чем нескончаемая война всех против всех приведет к рабству под пятой варваров. Потому я и согласился обучать и воспитывать царя. В противном случае ни у кого не хватило бы денег, чтобы купить Аристотеля.
Александра удовлетворил этот ответ, показавшийся ему справедливым и честным.
С течением времени, однако, он стал замечать в себе некоторое непримиримое противоречие: с одной стороны, получаемое им образование – он не сомневался – толкало его к сдержанности в поведении, мыслях и желаниях, к искусству и наукам; с другой стороны, его натура, сама по себе пылкая и неуемная, толкала следовать древним идеалам воинской доблести и отваги, воспетым в произведениях Гомера и трагических поэтов.
Вести свое происхождение по материнской линии от Ахилла, героя «Илиады», непримиримого врага Трои, было для него естественным фактом. Он читал о своем предке в поэме, которую привык держать прямо под подушкой, – ей он посвящал последние мгновения дня. И этот неоспоримый факт возбуждал дух и фантазию Александра, приводил его в крайнее исступление.
В такие минуты одной только Лептине удавалось его успокоить. С некоторых пор Александр позволял ей оставаться рядом, а иногда просил о большей интимности. Возможно, сказывалась тоска по оставшейся вдали матери, по сестре, но он ощущал также потребность в прикосновении этих рук, умевших ласкать, передавать легкое и тонкое наслаждение, воспламеняющее
