доносят, что Демосфен хочет собрать против меня всеэллинский союз.
– Это понятно. В его глазах ты – наиболее опасный враг: ты угрожаешь независимости греческих городов.
– Если бы я захотел захватить Афины, то уже сделал бы это. Но я ограничился тем, что утвердил свою власть в области непосредственного влияния Македонии.
– Ты стер с лица земли Олинф…
– Они вывели меня из себя!
Аристотель, изогнув бровь, вздохнул:
– Понимаю.
– Так что же мне делать с этим союзом? Если у Демосфена получится, мне придется встретиться с греческим войском в открытом поле.
– Сейчас мне кажется, что оно не представляет большой опасности. Беспорядки, соперничество и взаимная зависть между греками столь сильны, что, полагаю, они ничего не добьются. Но если ты продолжишь свою агрессивную политику, то они сплотятся по-настоящему. Как это случилось во время персидского вторжения.
– Но я-то не перс! – прогремел монарх и большим кулаком ударил по краю ванны, вызвав в ней небольшую бурю.
Как только вода успокоилась, Аристотель продолжил:
– Это ничего не меняет: как всегда, когда какая-то сила добивается гегемонии, все прочие объединяются против нее. Греки очень привязаны к своей полной независимости и ради ее сохранения готовы на все. Демосфен может вступить в сговор с персами, это ты понимаешь? Для греческих полисов сохранение свободы важнее, чем кровные узы и культура.
– Разумеется. Я должен сохранять спокойствие и ждать, когда это произойдет.
– Нет. Но знай: каждый раз, когда предпринимаешь военную акцию против владений афинян или их союзников, ты ставишь в трудное положение твоих друзей. Их называют предателями.
– Среди них и в самом деле есть продавшиеся, – без тени смущения ответствовал Филипп. – Как бы то ни было, я знаю, что прав, и потому буду действовать. Однако должен попросить тебя об одолжении. Владыка Асса – твой тесть. Если Демосфен начнет переговоры с персами, ты смог бы узнать об этом.
– Я напишу ему, – пообещал Аристотель. – Но помни: если ты решил привести в исполнение свои планы, то рано или поздно окажешься лицом к лицу с коалицией Демосфена.
Царь помолчал. Он встал, и, пока женщины вытирали его и облачали в свежие одежды, философ не мог не заметить на теле царя недавних рубцов.
– Как мой мальчик? – наконец спросил Филипп.
– Это самая незаурядная личность из всех, кого я встречал в жизни. Но с каждым днем мне все труднее держать его под контролем. Он следит за твоими делами и грызет удила. Боится, что, когда придет его черед, уже не останется ничего завоевывать.
Филипп с улыбкой покачал головой:
– Мне бы его заботы… Я скажу ему. Но в данный момент хочу, чтобы он оставался здесь. Ты должен завершить его обучение.
– Ты видел, как его изобразил Лисипп?
– Нет еще. Но мне говорили, что потрясающе.
– Да. Александр решил, что в будущем
