небосклон.
На окраине одного из одного из северных лесов стоит деревня с населением не более сотни человек. С трех сторон она окружена смешанным лесом, который растянулся на многие километры, в чаще своей переходя в темный хвойник. На отшибе же, где деревья растут гораздо реже, жителями была сооружена дорога – подъезд к населенному пункту для гостей и родных, иногда приезжавших позабавиться на опушке или поудить рыбу в реке. Туристы (так называли приезжих из города) любили эти места летом, но как только чувствовали приближение холода, тут же уезжали обратно в мегаполисы, чтобы не столкнуться с настоящей зимой и снегом, иногда доходившим до самой крыши крепких коренастых домиков. Они боялись пурги и наверняка не бывали в снежном буране. Их тела были недостаточно закалены и сильно обмякли для управления строптивой лошадью или колки дров. Впрочем, местных жителей их чудаковатые манеры и поступки лишь забавляли, от туристов никогда не ждали исключительной отваги и даже помощи, ведь им еще предстояло научиться жить без мобильной связи и уже такой же привычной части жизни, как желание есть и спать, – Интернета. О, первые дни пребывания в деревне меняли представление о времени. Часы будто бы стояли, лишь изредка подергивая стрелкой, издевательски подзадоривая, как кошка вертит хвостом перед обманутой, трясущейся от злобы собакой. Нужно было видеть фигуру сутулого, синевшего от изнеможения человека, представлявшего собой сплошной оголенный нерв. Деревенским приходилось его выпрямлять, облагораживать и оберегать от потрясений, как пекутся разве что только над комнатным хиленьким, но очень дорогим им растением.
Одним из таких людей был и старик Владимир. Он жил у самой опушки в маленьком, но крепком деревянном доме, который он любя называл «лачужка». Быт был так же скромен и сдержан, как и сам хозяин жилища. Человеком он был не самым приветливым, мог вспылить и хлестко остудить пыл деревенских ребят, затеявших игру под его окнами. Ругал он всегда грубо, был скуп на бранные слова, но если доходило до ссоры, вся деревня знала, что лучше ему сегодня дорогу не переходить. Словом, в гневе он был страшен. Все же не стоит воспринимать его как сурового лешего, он был не озлоблен на окружающих, а лишь чутко следил за тем, чтобы его уважали и держались на «вы». У Владимира осталось мало друзей, многие из его приятелей погибли на охоте или умерли от болезней, но оставшихся он ценил и курил свои лучшие сигареты только в их компании. Несмотря на излишнюю твердость характера, человек он был хороший, с какой стороны ни посмотри. Если просили о помощи – непременно помогал, чем мог, учил мальчишек стрелять и иногда рассказывал детям охотничьи истории. Владимир раньше был промысловиком, но после того как серьезно повредил ногу и начал хромать, больше не ходил в тайгу. Было это давно, и тот год старик всю жизнь пытается забыть.
Впрочем, вернемся к лачужке. Старый охотник живет один. Не жалуется, любит тишину и порядок. Ничего примечательного в его доме нет, кроме
