ли их, не знаю…
Только вновь
расклеит май берёзовые почки,
и эту жизнь, как вешнюю любовь,
пусть ощутят без боли мои дочки.
ГЕОРГИНЫ
Сочных красок именины,
свадьба зрелой красоты —
в палисаде георгины,
генеральские цветы.
Пали заморозки рано,
ну, а им всё нипочём,
доцветают, как ни странно,
ярко, смело, горячо.
Ты сказала: «Время мчится…
На дворе сентябрь стоит,
улетают к югу птицы,
а цветок, смотри, горит».
Протянула тихо руку,
попросила: «Игорёк,
подари мне на разлуку
георгинов огонёк».
Обломлю цветок скорее,
пусть ругает завтра мать.
Если он тебя согреет,
что здесь без толку стоять?
* * *
Ни звезды, ни осколка месяца…
Ночь нагрянула и сгустилась.
Мама, мама! Моя ровесница,
Отчего ты давно не снилась?
В длинном синем больничном халате,
Половицею не скрипучей,
Хоть во сне, подойди к кровати —
Одеяло сползло у внучки.
1965
* * *
Это было не со мной:
Полдень, солнцем залитой,
Зейский плёс, речные чайки,
Голос звонкий озорной.
Хохотала: «Догони!
В целом свете мы одни!»
Длинноногая девчонка
Наполняла счастьем дни.
Ветер волосы трепал.
За излукой звук пропал.
От кого она бежала?
Кто девчонку догонял?
Детство давнее моё,
Кто догнал тогда её?
Точно знаю: я там не был,
Почему же помню всё?
* * *
Уеду в дальнее село,
где в заколоченной больнице
скрипят гнилые половицы,
и осознаю: всё прошло.
Прогрохотала та война,
в которой я сумел родиться,
где жизни малую крупицу
мать подарила мне сполна.
Был божий замысел высок.
На смену тем, что погибали,
моих ровесников призвали
вновь населить родной восток.
Река песчаная Горбыль
меня узнает здесь едва ли.
За ней видны такие дали,
такая ширь, такая быль!
Напьюсь воды из родника,
лицо угрюмое умою,
и вдруг пойму, что здесь со мною
заговорили вдруг века.
Россия,
