style="font-size:15px;"> – Господин полковник! Я мигом сделаю все. Мы ж одностаничники с вами.
Сыграло роль незыблемое правило фронтовиков, которому они следовали еще с боевых полей Галиции: первая забота об офицере, а потом – о себе.
Как только кто-либо из соседей по палубе заводил разговор, то тут же к ним присоединялся Никифор Зендиков, высокорослый, красивый казак с маленькими усиками.
– А я скажу так… Хозяйство было мое не малое? Немалое! Труда я в него вложил немало? Немало! А где и что теперь? От всего моего именья, как говорят, одни каменья… Нет молотилки, нет коней, нет быков, от живности в хлеву ничего не осталось. Знаю, что теперь во дворе только сестра да малый брат. Два едока и ни одной пары рабочих рук. Проживут ли они без меня, или как там будет одному Богу известно. Вот вернусь, тогда и отомщу за то, что семейство до разорения довели.
Игнат Плешаков спрашивает, сворачивая самокрутку:
– И когда ты думаешь вернуться?
– Вернусь, как только большевики сгинут…
– Да они что тебе – нечистая сила, что ли? Сами навряд ли они сгинут, – гнул свое Плешаков.
Зная о набожности Зендикова, его подначивает другой урядник из их группы, Борис Рягузов:
– Зендиков, а ты их молитвой, молитвой…
– Нет такой молитвы. Нет. Три года война гражданская шла, а на такой случай не придумали молитву. Да и не кадилом сейчас надо махать, а шашкой.
Его подзывает ближе к группе солидный и степенный вахмистр Яков Захарович Голоднов:
– Отмахались мы пока. Иди ложкой маши. Кашу вот принесли. Морской, называется, кулеш. Хочешь – выплюнь, хочешь – ешь.
– Это почему же?
– А он на морской воде!
– Да не может быть? – и разозлившийся Зендиков, опустил ложку в котел. Попробовал – и тут же сплюнул.
– Что действительно на морской воде?
– Да нет, это крупа порченая морской водой оказалась. А промыть крупу не в чем. Пить и то дают, сам знаешь, сколько.
От этого морского кулеша пить захотелось вдвойне.
Оказалось, что разговорами можно было заглушить голод, а жажду приглушить нельзя. Сохли глотки. Пропадала слюна, и вместо возгласов стало слышаться только сипение. Оттого и примолкли раздававшиеся время от времени команды взводных и сотенных командиров. Но оба офицера этой земляческой группы продолжали, несмотря ни на что, тихо беседовать. Исаев задает вопрос Недикову:
– А эта замечательная дама, с которой вы на пристани так прощались, кем вам приходится?
– Не женой, но очень близким человеком.
– И кто же степень близости, так сказать, определял?
– Да мы сами, в пакгаузе. Вы мне что, беседу религиозно-нравственного содержания решили преподать?
– Что вы голубчик, нет, конечно. Нет! В это время не до нравственности. Но все же, что считаете возможным – расскажите.
Степан
