дня.
Она опустилась на стул возле окна и зажала веки пальцами: прошли всего сутки, а Москва и вся прежняя жизнь были уже так далеко, словно когда-то в раннем детстве она познакомилась с Кравецом, и вот с тех пор смотрит на мир с вершины этой неприступной скалы, из окон Ярнэ, и не видит годами ничего, кроме белесого тумана, мутно-желтого рассвета и верхушек хилых елей на осыпающихся склонах… Ветер шумел и бил в казавшиеся хрупкими стены, голова Златы непроизвольно клонилась все ниже и ниже и, наконец, она коснулось щекой прохладной поверхности стола и приоткрыла глаза: на столе стояла все та же давешняя чернильница и лежала толстая тетрадь с золоченым обрезом. Злата протянула руку и провела пальцами по переплету тетради, затем приоткрыла ее и тут же захлопнула, успев в эту долю секунды рассмотреть, что в тетради имелись какие-то записи. Еще пара минут, и Злата лежала на кровати и возбужденно листала тетрадь, вчитываясь в строки, сделанные чьей-то неведомой рукой. Записей было всего две, и занимали они от силы несколько листов. Там не стояло ни даты, ни имени автора, но, судя по тому, что он использовал не чернила, а обычную шариковую ручку, Злата сделала вывод о том, что написано это было совсем недавно и, вероятно, кем-то из прежних постояльцев.
«Который день воет метель, и из участка не выйти. Подобрал эту тетрадь в замке, попробую опять что-то сделать с дневником, все предыдущие мои попытки позорно провалились. А тут такой золотой обрез – тетрадь-то наверняка старинная – выбрасывать будет жалко, надо непременно продолжать. В Ярнэ мы были с патрулем несколько дней назад: оттуда опять поступил странный сигнал. Но все пока тихо. Впрочем, близится циклон, по сравнению с которым нынешняя метель покажется полным штилем, вот тогда-то и жди беды. Никогда не знаешь, чего ждать от этих стен. Что-то паршиво мне в последнее время, сердце так и тянет, так и ноет, будто предчувствует чего. Иногда по ночам даже вскакиваю от выплесков адреналина. И спасает только алкоголь и ничего более… К психотерапевту что ли обратиться? Не пойму, что происходит, так и спиться недолго и работу потерять… Как бы вернуть ее, как бы ее вернуть… Да не работу! Тьфу ты, ну ты, даже мысль нормально выразить не могу, а туда же, за дневник взялся… Как Владу вернуть? Как вернуть ВЛА-ДУ? Нежная моя, красивая моя… Как так вышло, что ты не стала моей, хотя была так близко? Все губит моя работа. И что я делаю такого важного? Какую пользу приношу? Я не врач, не писатель. Сле-до-ва-тель по-ли-ци-и. Где я живу? В доме, который ты так хотела разделить со мной, или в чертовом отделении и в головах преступников? Влада, я многое забываю. Я забываю, где оставил машину, забываю, что я за рулем и просыпаюсь, лишь когда слышу сигналы и крики сзади. Я забываю дни рождения – даже свой собственный могу не вспомнить. Прости меня, драгоценное мое существо. Тебе, верно, нужен совсем не такой фанатик, как я. Ты тогда правильно заметила, что не можешь делить постель с полицейской картотекой. Да и картотеке не женщина нужна рядом, а новая мебель. Черт побери, вот она правда, разве можно ее скрывать.
Метель воет… неужели и сегодня
