упадет на 16 футов, за следующую – на 32 и т.д. Мы спустились гораздо быстрее. Ветер налетел на ветряную мельницу, и она изо всех сил затягивала нас обратно в колодец.
Не успел я перевести дух, как мы пронеслись до уровня земли, спустились сквозь устье колодца и устремились вниз, в белесые сумерки.
На этом мои наблюдения прекратились. Со стороны Хокинса раздался булькающий крик. Затем раздался всплеск.
Мои нижние конечности стали ледяными, затем тело и плечи, а потом треснувший лед, казалось, заполнил мои уши, а я все еще цеплялся за лестницу и горячо молился.
Некоторое время я спускался по ревущей, бурлящей воде. Потом мои ноги вырвались из-под воды, и на мгновение я повис только на руках. Но я все равно крепко держался руками за опору и смутно догадывался, отчего мне кажется, что я снова поднимаюсь вверх. Не то чтобы это имело большое значение, так как я уже давно потерял надежду, но все же я задавался этим вопросом.
И вот, все еще цепляясь за лестницу в смертельной хватке, с бьющимся надо мной Хокинсом, я вынырнул из воды и снова оказался наверху колодца. Мгновение полумрака, снова вспышка солнца – и я кувыркнулся с лестницы.
Я приземлился на траву. Хокинс приземлился на меня. Мокрые, бездыханные, ошеломленные, мы сели и уставились друг на друга.
– Я рад, Григгс, – сказал Хокинс с водянистой улыбкой, – я рад, что у тебя хватило ума удержаться на той ступеньке внизу. Я знал, что с нами все будет в порядке, если ты не отпустишь…
– Хокинс, – злобно сказал я, – заткнись!
– Но… о, Господи!
Я взглянул в сторону ворот. К воротам подъезжал экипаж. Дамы были в кабине. Очевидно, послеобеденная игра в гольф была отложена.
– Ну вот, Хокинс, – злорадствовал я, – можешь объяснить своей жене, откуда ты знал, что у нас все будет хорошо. Она будет сочувственно слушать.
Хокинс с бледной улыбкой произнес:
– О, Григгс!
Миссис Хокинс ахнула от ужаса, когда Патрик направил лошадей в нашу сторону.
Но неважно, что сказала миссис Хокинс. В этой хронике и без того хватает неприятностей. Есть высказывания, которые, если они адресованы кому-то конкретно, лучше не повторять.
Я думаю, что Хокинс испытал на себе практически все, что наговорила его жена по этому поводу. Поэтому пусть этого будет достаточно.
Хокинсит
В деревне общение между семьей Хокинса и моей происходит на самой неформальной основе. Если нам нравится обедать вместе без пиджаков и манжет, мы это делаем, и никто не допускает мысли, что это может привести к государственному перевороту.
Но в городе все иначе. Жупел строгих приличий, похоже, берет таинственный верх. Мы по-прежнему ужинаем вместе, но в самом приличном вечернем одеянии. Похоже, это неписаный, но непреложный закон, что мы с Хокинсом должны демонстрировать на своих телесах что-то вроде квадратного фута накрахмаленного белого белья.
Не знаю, почему я заговорил об этих вечерних
