за три дня, и когда доедал Петину кашу, у него дрожали от удовольствия руки.
– Зря вы с папашей затеяли эту постыдную ссору, – жеманно протянула Ирина, прихлебывая чай. – Да еще на свадьбе. Разругались, испортили гостям настроение. Думаю, лучше тебе извиниться перед ним и забыть. Конечно, он бывает резок. Но я с ним согласна. Для чего тебе цирк? Ведь ты учился скрипке, чтобы попасть в порядочный оркестр. А не для дикостей и кривлянья.
Коля чуть не поперхнулся кашей. Не столько от того, что Ирина впервые высказала мнение прямо и прилюдно, сколько из-за ее наглого тона. Он не подозревал, что у девчонок случаются подобные перемены: в невестах они скромны и сдержанны, а как становятся женами – перестают стесняться.
– А я думаю, Колька, не слушай ты никого. Хочешь быть циркачом – так становись, – задорно подмигнул Петя. – Отец денег не даст – я помогу. Отправим тебя, не сомневайся, – усмехнулся он на возмущенный взгляд Ирины. – Ты только сам решай свою судьбу. И сам отвечать будешь. А про позор и прочее там – чепуха! Послушал бы папаша, что про него люди за глаза говорят. Запомни: никого, кроме себя, ты в жизни опозорить не можешь. И кто бы про тебя ни сказал клевету – скажет больше про себя самого. Поэтому, если ты человек честный, то и бояться тебе нечего: ни правды, ни чужого вранья.
Коля с детства восхищался легким нравом брата, словно живая веселость досталась ему в подарок, ради контраста маминой хандре и отцовской гневливости. Петя всегда шагал далеко впереди: и по возрасту – он был старше на восемь лет, и по движению на службе, и по вниманию у девчонок. «Четверть века – пожизненное», – шутил иногда он сам, но ни разу всерьез не бравировал перед Колей старшинством и успехами, не унижал жалостью к его болезни. Когда они бегали мальчишками во дворе, брал младшего брата в свою дружную свору, где бывал часто предводителем и зачинщиком игр и шалостей. Он был так силен, что никого не бил, его боялись и без драки. Но обижать брата не позволял. Стоило кому-то заикнуться про Колин рост – Петя осаждал задиру, да так остроумно и смешно, что скоро никто и не пытался на него нападать.
Коля рос медленно. Однажды стало ясно, что обычным парнем он вряд ли вырастет, и многие вещи даются ему труднее, чем старшему брату. Мама лет десять водила Колю по врачам, но потом сдалась. Отец решил, что ум его так же немощен, как и тело, и к настоящей учебе он не способен, поэтому махнул на него рукой, возложив честолюбивые надежды на Петю.
И тогда старший брат стал опорой. Он пробовал развивать младшего: бегал с ним наперегонки – в шутку, конечно; растягивал на турнике, от чего Коля подрос и достиг отметки в сто двенадцать сантиметров; выписывал книги о путешествиях, притворяясь перед отцом, что они понадобились знакомым или сослуживцам. И вот настал момент выпорхнуть из родительского гнезда и отправиться в самостоятельное плавание. Коле предстояло нарушить отцовский запрет – но брат и здесь поддержал его, как мог.
Ему было нечем отплатить Пете, и, хотя от запрета ехать в цирк щемило сердце, Коля тут же забыл и обиду, только что нанесенную
