Оказывается, Григорий приплачивал не только за дом… Может быть их кремировали, а прах захоронили, а не развеяли? Всё равно не понимаю, почему причина смерти родителей утаивалась от меня, как и их могилы.
Небо затягивают тучи. Мамочка и папочка улыбаются с надгробных плит. На фотографиях они такие молодые и счастливые, а там, внизу… Лучше и вправду быть сожжённым и развеянным по ветру, чем гнить в сырой земле. Я поднимаюсь с бревна, удачно положенного рядом. Хорошо бы свечи за упокой успеть поставить – не хочется мокнуть.
Внутри церкви подхожу к служительнице в чёрном одеянии.
– Д-две свечи за п-пятьдесят, – протягиваю купюру.
– Возьми, милочка. – Свечи падают, а женщина меняется в лице. – Изыди. – Крестится она.
– П-п-простите…
Женщина опускается на колени:
– Господи, спаси и сохрани от злого духа Кристины, что явился по мою душу грешную. Избави меня, Господи…
– Я не-не…
– Ибо грешила я. Каюсь и молю о всемилости господней…
Приседаю, дотрагиваясь до плеча женщины:
– Я Алена, д-д-дочь К-к-кристины. Х-х-хотела з-з-за упо-к-к-ой… – буксую на месте.
– Прокажённая, что ли? – резко замолкает она. – Дочь, говоришь?
Киваю.
– За грехи матери расплачиваешься! Ступай отсюда. И из дому уезжай, прокляла Кристина его. Притащила зеркало нечистое, страшный грех на душу взяла. Как появилось оно, так и нашли их окоченевших.
– П-п-прокляла?
– Дружили мы до поры до времени. Мать твоя на путь греховный меня поволокла, до конца дней не отмолиться. Помешалась она на красе быстротечной, погрязла в чревоугодье, поэтому тело её заживо гнить стало. Знал Господь, кого прибирать, да стало быть надеялся на её раскаяние. Отец твой жертвой в ритуале пал. Чёрном. Сам дьявол в обличье старухи ей шептал.
– К-к-какая с-ста-та…
– В город она ездила, лечение искала, да не было его. От того и повелась на обещания старухи, знахарки иль колдуньи. Мужа убила, да и сама издохла. – Кривая улыбка исказила лицо говорящей.
– Не уб-б-б-бивала она! – кричу изо всех сил.
Я выскакиваю наружу и бегу без оглядки, пока грудину не начинает жечь. Тошнота подступает к горлу. Останавливаюсь, оглядываясь по сторонам – не хватает ещё потеряться. Нет, всё в порядке, ноги привели куда надо.
Захожу в дом, громко хлопнув дверью, и обессиленная бреду в спальню.
– К-к-кто уб-б-бийца? – спрашиваю зеркало.
Оно молчит, чего и следовало ожидать. Понуро опустив плечи, хочу отойти, как вдруг замечаю изменения: волосы седеют, удлиняются, истончаются… Неужели воспоминания вновь приходят ко мне? Это мамочка. Она улыбается. Прижимаю руки к лицу, не веря увиденному. Глаза застилает пелена, через которую сменяются краски, возвращая меня в прошлое.
Детский голосок, зовущий мамочку и папочку. Подушка папочки
