едва живой плафонлистал к ним
не истлевшие картинки.
Но не переворачивалась ночь:
скрипела дверь оторваной петлею
или прорвавшийся сквозь скотч
на выдох вдох маячил запятою.
В удушье, в полумрак, в болезнь
входили стены, опрокинутые на пол.
Дыханье с пузырями, чаще без,
искало путь от Севера в Неаполь.
И скоро, полночью повеял ветерок
от воздуха все стены побелели,
но шторы край не подхватил поток
застыл, не разворачиваясь к двери.
По темной кальке, медленной рукой
водила ночь: кармином и лазурью
то вспыхивала, искажая боль и бой
часов, темнея вышивкой ажурной,
или, пыталась сплесть из лоскутов
взамен окна, мозаичном от дыма
картину без сюжетов и – без слов
едва живую без адреналина.
Куда повернет
Истертая в красную пыль
душа аллергирует к окнам.
За ними простор и ковыль,
ветер, закрученный в кокон.
Он как метельный клубок
взорвался и вьюгою настежь
и каждый с пружиной виток
из белой смеющейся пасти.
Она, если встать у окна,
испуганной, волнами ночи:
все вкось, поднимаясь со дна
воронок, из сьехавших с оси.
Мне некого, нечего ждать
в жаре, без рубашки, в стужу:
с горячего снега – в кровать,
молчать, пропуская ужин,
когда снег вокруг и везде
на стеклах, на стенах и выше,
когда терпкий воздух истлел
и стенам мой голос не слышен.
Теплом, уходящим за дверь
не дышит потухшая печка
и я задыхаюсь как зверь
давно под шкурой овечьей,
но снег не смахнуть с лица,
завяли в ветрах георгины,
от звезд не пылит пыльца
под шумные стоны рябины.
И – белой не вышла зима,
не видно нигде простора:
ковыльная, в сером земля,
чуть снег, если он у забора.
И мне неизвестен прогноз
на дни выпадавших из круга,
к каким повернет альбатрос
от ветра и снова ли вьюга.
Огней осыпь
В карандаше – утро:
в оплавленных водах зари
включались в тумане мутном
вверх окна и вниз этажи,
меняя фасады зданий,
небесный кроя пустырь
но свет не теплел с окраин
ни по этажам, ни внутри.
Калькой поверх рисунка
был от случайной искры,
и – проявлялся от звуков
утренней в нем листвы,
в новых оттенках краски
сквозь решето тишины
через намеки, кратких
таинственных слов Тажи*,
как на вощенной бумаге,
теряющей запись всего,
слышать
