тому, кто дарует благословения своего милосердного провидения всем творениям без исключения. Об этом он заявил своему фанатичному сыну Джахангиру, который не скрывал своего недовольства по поводу строительства индуистского храма в Бенаресе: «Разве, – сказал Акбар, – пять шестых всего человечества не являются индусами или неверными? Если бы я руководствовался мотивами, подобными тем, которыми руководствуешься ты, что бы мне оставалось, кроме как уничтожить их всех»?
Любознательный император был знаком с религиозной историей Персидской империи; он общался с людьми всех религий, с магометанами всех сект, индусами, иудеями и христианами, а также с нерелигиозными философами; он любил расспрашивать их всех и поощрять публичные полемические дискуссии в своем присутствии. Сунниты и шииты взаимно оскорбляли главных лиц своей веры, трех первых халифов и Али; самого Мухаммеда щадили не больше, чем его сподвижников и преемников. Ошибки их учения, пороки их характера и неправильности их поведения были открыто разоблачены, строго осуждены и остроумно высмеяны. Если к Магометанству относились так, то другие религии и не могли претендовать на большее снисхождение. Драматическая форма, которую Мохсен Фани придает религиозным спорам, безусловно, любопытна; мы вряд ли можем предположить, что он читал диалоги Лукиана, и маловероятно, что поздний французский автор когда-либо видел «Дабистан» и взял из этой книги идею двадцать первой главы своей знаменитой работы, озаглавленной «Проблема религиозных противоречий»173. Цель, которую преследовали эти три автора, была одна и та же; но их сочинения отличаются друг от друга так же сильно, как дух и характер греков, французов и персов, на языке которых каждый из них, соответственно, писал. В чем бы Мохсен Фани ни уступал греко-сирийскому или французскому автору, он, конечно, смею утверждать, равен им по силе, смелости и искренности, и, возможно, превосходит их в узконаправленном заявлении истины. Его возражения – это не туманные попытки острот с намерением высмеять, они конкретны и серьезны, направлены на реальную и явную ложь или предрассудок; он не сражается с воображаемыми теневыми противниками, но наносит удар по настоящему и осязаемому врагу; его стиль, не запятнанный жеманством, прост и прям, как это и подобает реформатору, борющемуся с народными суевериями. Споры, сцена которых разворачивается перед троном, или скорее, трибуналом Акбара, получают императорскую санкцию: магометанство осуждается.
Действительно, император отменил несколько обрядов той религии, которой он был привержен в первые годы своей жизни; он ограничил развитие науки, заимствованной у арабов, астрономией, географией, медициной и философией, желая предотвратить растрату жизни людей на бесполезные и бессмысленные занятия. Наконец, в декабре месяце 1579 года, за двадцать шесть лет до своей смерти, он заменил общепринятое исповедание магометан новым: «нет Бога, кроме Аллаха,
«Les Ruines, ou Méditations sur les Révolutions des Empires» («Руины, или размышления о революциях в Империях», франц.), г-н Волней, депутат Национального собрания 1789 г., Париж, 1791 г.
