в созвездия скатывай эти – от си до ля.Ах, гитара моя! Странным шествием шестиструновым
Прошерстила я вас по пространно шальной оси…
Ну же, сильная, спойте! Любите меня, как сестру!.. Но вы
Предпочли припечатать промученным до-фа-си.
Ах, какая же, деточка, всё-таки горе-игрунья вы:
Непонятней настырности вашинской лишь фарси!..
Пульс струится по струнам, отплясывая по-скрипковому,
Рассыпаясь в молекулы славно обильных мук.
Пальцам жарко на кончиках самых, как от постскриптума
Благовестного – к чёрно трагическому письму.
Где же я: на орлиной скале ль, на коралловом рифе ль;
В звуковолнах плыву ли, привольностью развалясь?..
Богомольем бемольным таинственно веет от вас…
Я ласкаю ваш гриф, точно в точку наточенный грифель,
Чтоб искусство рождать, над искусником чувствуя власть,
Шестиструнье сжимаю, вгоняя металл – в подкожье,
Рвётся кокон и куколка. Как колокольный гул,
Из гитарной груди проливается нега Божья,
Словно солнечный сок на проснеженную тайгу…
Межстоличный романс
И снова перрон: получас полугодом тянется.
В каждом всполохе сердца гудит орудийный залп.
Я устало вхожу, как святая безродная странница,
В ожидальную – как в переполненный зрительный зал.
И народом продрогшим она, бедолага, давится.
И народ, обезличенный в серо-живой толпе,
Пьёт шампанское под новогодье за доброе здравьице
И мечтает о соло уютной тени купе.
Кто-то съёжился дрёмою: всякий – на свой манер, но
В неуклюжих объятьях вокзальных перипетий…
У меня перспектива – плацкарт, что весьма партерно,
И спектакль длиною в десяток часов пути.
Мой состав растянулся линейкою кордебалета;
Застывает над ним, расклубясь, паровозный вздох…
И клеймом почернелым на розовой плоти билета
Я читаю судьбу по названиям городов.
Молитва – Георгию
Я могла б сейчас накурить ванили – кучерявые, знаешь ли, облака. Я могла б вскричать, что меня избили, ведь на вид похоже наверняка. Я могу придумать мильон историй, что мильон терзаний, от «а» до «я». Дескать, «дай мне силы, Святой Егорий, ибо в каплю сжалась на дне – моя. Подари, родимый, как в санаторий, мне ночной – до рая, ну в те края».
Ты помог бы точно несчастной дуре. Ты б на море выслал Сторукий Рок. И в натуре – всяческой диктатуре дал совет раскланяться под шумок. И лазурь от грохота гневобури породила б манны святой творог. Только он сродни дорогой микстуре, что так часто – в горло, так редко – впрок.
Ты же знаешь, лбом не долблю я пола и осанню редко по небесам. Для меня всё поле – дешевле гола; но такого, что забиваешь сам. Для меня всё поле дешевле пули, если «дело право, и враг разбит»: точно сэру Полу (при всем разгуле) Пол-Земли
