правда: мелодию, казалось, выпевал сам виолончелист.
– У виолончели звучание глубокое и насыщенное, поэтому поначалу она воспринимается мрачно, – рассуждала Каори за завтраком, надкусывая плитку шоколада. – Но у этого музыканта такая светлая энергетика, что чувствуется прилив тепла. Смотришь на его виртуозное исполнение, и кажется, что он выводит музыку с такой легкостью. Забываешь, что это не экспромт, а четкое следование нотной записи.
Сразу после третьего такта Идзуми заметил, как мама, сидевшая на соседнем сиденье, полезла в сумочку за платочком. Приподняв очки, она приложила салфетку сначала к уголку одного глаза, затем другого.
– В последнее время у меня слезы по любому поводу наворачиваются, – призналась Юрико, когда в такси по пути в музыкальный театр рассказывала о запавшем в душу сериале.
За все то время, пока мать с сыном жили вместе, Идзуми практически ни разу не видел, как мама плачет.
В младшей школе Идзуми сразу нашел себе друга, с которым они вместе возвращались домой. Это был его одноклассник по фамилии Миура. Как-то раз, когда на носу уже были зимние каникулы, мальчишки после уроков резвились дома у Миуры.
И отец, и мать Миуры работали, поэтому до их возращения все было в распоряжении сына. Как и Идзуми, он был предоставлен самому себе. Возможно, поэтому мальчики так легко сошлись. Касай часто проводил время у друга дома. Как и в тот день. Они смотрели мультики по телевизору, рубились в карточные игры. Струившийся в окно свет заходящего солнца становился все гуще, окрашивая в оранжевый цвет разбросанные по всей гостиной игрушки и одежду.
– В животе уже урчит… – многозначительно сказал Миура и, улыбнувшись, глянул в окно.
Оттуда лился яркий свет, который слепил Идзуми.
– Ага…
Как только Миура услышал подтверждение своим мыслям, его глаза заблестели, а смуглое лицо заиграло улыбкой предвкушения.
– Давай тогда в магазин за конфетами сгоняем.
– У меня денег нет.
– Не парься! Я знаю, где мама прячет заначку!
Миура вошел в кухню и бесцеремонно вытянул правый ящик буфета. Между квитанциями за газ и электричество нашлись четыре запрятанные купюры: две по тысячи и еще две по пять тысяч иен. На дне валялись монеты.
Миура дерзко зажал в руке одну бумажку, так что нарисованная на ней «1000» исказилась. И этой же рукой указал Идзуми на ящик:
– Давай тоже, бери сколько хочешь!
– Да нет, зачем…
– Давай в темпе!
– Да мне не нужно!
Идзуми понимал, что это преступление. Ему уже где-то раньше доводилось слышать и про воров, и про кражи.
– Не возьмешь – считай, нашей дружбе конец! – Миура внезапно перешел на крик. – А ну, быстро взял!
– Ну если я говорю, что не нужны мне деньги, значит, они мне правда не нужны!
Идзуми отнекивался, но гневное выражение
