волнами на плечах. Яркие, будто накрашенные, губы расплываются на пол-лица. Блестящие глаза всматриваются в разнообразные деревья, которые сейчас, с высоты полёта, по размерам кажутся не больше пуговиц. Тонкие смуглые пальцы крепко держатся за корзину. Вдыхая всей грудью, девочка ловит запахи. Когда мы пролетаем над речкой, она восторженно охает, говорит, что очень хочет когда-нибудь поплавать. На лодке или на катере, конечно. Так-то она плавать не умеет. Я понимающе соглашаюсь, так как и сам не умею. На несколько минут она замирает, вслушиваясь. Так тихо. Ни сотни детей вокруг, ни шума города. Нет стен. Нет этого прогнившего старого забора. Нет ворчливых и грубых попечителей. Нет расписания, обязательных занятий, насмешливых ровесников и опасных старшаков… Отвлекаясь от её лица, я сам смотрю на всю эту красоту вокруг. Сначала вниз, потом на бесконечное голубое полотно. Укачанный монотонностью парящего движения, я ощущаю, будто я не в небе, а на тех самых волнах.
Уже пропадая во тьме, я задумываюсь, что будет, если устроить этот полёт.
Мои нервы сдают, и я начинаю кричать. Одно дело, когда эта глупая псина грызёт мебель, а другое дело – когда она ломает мои вещи. Хотя и первое – это не очень хорошо. Мне хочется задушить глупое животное. Разве немецкие овчарки не должны быть умными? Ну да, будет она умной – Лена её так разбаловала, что хуже просто не может быть.
– Она опять сожрала мой журнал!
Я указываю в сторону цветных кусков бумаги, которые валяются вокруг кровати.
– Начни уже смотреть за своей монстрихой! Или я расскажу взрослым, что ты пускаешь собаку в Дом! Мы это уже обсуждали!
Я кричу и кричу, кипя от ярости. Лена машет руками, давая знак, чтобы я был потише, ведь нас могут услышать, но мне пофиг. Грина испортила уже четвёртый мой журнал в этом месяце. А ведь так трудно достать новые! А ещё эта псина пометила мою майку и правый носок. Их, конечно, постирают, но носить из этого я ничего больше не буду. Никогда.
– Да тише ты! Грина просто уже в возрасте! И она никогда не жила в доме.
Я вижу, как Лена пытается казаться строгой и холодной, но удаётся ей это с трудом. Тёмно-зелёные глаза бегают с опаской, смотря то на меня, то на дверь комнаты. Она боится, что из-за шума кто-нибудь зайдёт. Голос, несмотря на все её усилия, не кажется страшным – он молящий.
Мне хочется назло сестре закричать ещё сильней, чтобы меня точно услышали. Чтобы сюда пришли. Чтобы увидели, узнали, что она прячет в Доме собаку. Чтобы Грину наконец выкинули обратно на улицу. Но я сдерживаюсь. Лена обожает это глупое животное, и если из-за меня она его лишится, то точно никогда меня не простит. У Лены талант к игнорированию людей, и я знал, что если она вычеркнет меня из своей жизни, то это навсегда. Она будет игнорировать все признаки моего существования с изяществом балерины. Я видел, как Кир буквально кричал Лене на ухо, а она спокойно продолжала читать.
