что-то неразборчивое и во всей его речи Эрс поняла только «Фося», надеясь, что его слова не были проклятием. Но, как и полагается, после бравых восклицаний Фоськи у союзников незамедлительно поднялся боевой дух! Шараф потянулся вслед за ней, откинув в сторону покой с того момента, как впустил в свою жизнь правило покидания «зоны мягкой кровати и утра, начинающегося в два часа дня». Не сказать, что он горел энтузиазмом вновь оказаться на, опаленной солнцем, площади. Лучи из кухни уже достигали коридора и осветили подсохшие, голубые чешуйки. Перед выходом Сертан только задумался и обернулся, медленно произнеся:
– А мошно налью воды?
– Конечно!
И после некоторого времени суеты, Шараф отыскал стакан и в придачу получил от Эрс яблоки, которые, по ее словам, сплавила ей продавщица за лотком, списывая это на свою щедрость, хотя, на самом деле, яблоки на прилавке уже начинали подгнивать.
А когда они вышли из дома, первое, что на них обрушилось была Фося, ожидавшая спутников «полчаса», хотя по минутной стрелке прошло не более десяти минут. И в спешке, она чуть не выпихнула их на дорогу, провожая к ярмарке. Шараф после трех яблок, казалось, чувствовал себя лучше, нахохлившись, словно пернатая птица с поблескивающими чешуйками, вместо перьев. Он согласился подождать их перед ярмаркой, а после долгого ожидания, пока Фося и Эрс купят все по списку, направился с ними к Фосе за «подарком».
Тянулись рыночные прилавки, овитые солнечными лучами. В теплом воздухе отовсюду тянулся запах прогретого метала, дерева и лишь изредка долетал запах овощей. Кружились всюду мухи, словно обжигаясь об наколенные мечи и щиты, отлетая в сторону. Словно перетекающая с камня на камень река, журчали еле слышимые разговоры, перетягивающиеся от прилавка к прилавку. Фося и Шараф опять рассуждали о чем-то не очень важном, то споря, то дискутируя, то повторяя все заново, пока в Шарафа не прилетал очередной мешок или же грубый окрик, отчего он, подметая хвостом пыльный пол, просил идти быстрее, а дискуссия начиналась вновь.
Они почти подошли к концу яркого, сияющего мирка ярмарки. Дальше ожидала лишь улица, наполненная цокотом лошадиных копыт, шорохом корсетов, юбок, соломенных шляп и льняных рубах. Рабочие, звеня клинками, складывали оружие и пакуя, отдавали покупателям. Слышался звон монет и снова улица. Хотелось еще остаться, но уж больно тяжел был мешок, который Эрс взгромоздила на себя, преодолевая хоть и красивый, но не простой путь.
– Милостивый, подайте, да безделушку возьмите. Куда же вы? Сударыня, киньте монетку, другую! – в углу у теневой стены низенького дома старушка с серой кожей и длинными, вытянутыми ушами в легком, развевающимся в теплых порывах ветра, плащике, да соломенной шляпке продавала яркие безделушки на столе, держа перед собой исхудалый, железный стаканчик. Она с надеждой оборачивалась к прохожим, не бросившим на нее даже взгляда. Но, не теряя надежд, подходила к ним, повторяя: «Милая, укаршеньица продаю, взгляните, может понравится», – но получая в ответ лишь покачивание головой и спешащих в жизнь людей.
Взглянув на Фосю и Шарафа, мирно болтающих о проблемах бедности Ночных районов, Эрс
