в Стужу.
Стром не мог не думать об этом – о том, что станет с ним самим, если его мир уйдёт. Но он был куда смелее и благороднее меня. Он не знал сомнений – во всяком случае, так мне казалось.
Однажды, когда я ворочалась в огромной пустой постели, пытаясь уснуть, я вдруг услышала странные звуки, доносившиеся снизу – как будто скулил под дверью дома заплутавший в ночи одинокий зверь. Поколебавшись, я пошла вниз.
Огонь в камине совсем догорел, но в комнате было тепло – в Ильморе у меня бы зуб на зуб не попадал.
Простыни под Стромом на узком диване сбились, а сам он лежал как-то странно, закинув руки за голову, тяжело дыша. Ему снился сон – дурной сон – судя по тому, как лихорадочно блестело от пота лицо, по тому, как метались глаза под веками. Во сне он был беззащитен – даже перед моим взглядом, и, раздумывая, что делать, я стояла перед ним в нерешительности и смотрела.
Он был одет в свободные домашние штаны – и ничего больше, и я увидела, как широко раскинулись чёрные реки эликсиров под его кожей. Грудь, живот, руки, плечи были как карта Стужи, и тёмными линиями растекался по ней дравт эликсиров. И шрамы, шрамы – аккуратные стёжки Солли, который штопал и меня саму, – там, где в его тело были вшиты препараты. На груди, животе, плечах.
Мне стало страшно. Что будет, если эликсиры навеки остановятся, прекратят пульсировать в его венах? Препараты погаснут, умрут – рано или поздно. Усвоение наших тел поддерживало в препаратах жизнь, но ни один из них не вечен.
Разумеется, существовала реабилитация – но выдержит ли её Стром? В нём было так много Стужи.
В процессе реабилитации охотничьи протезы заменяли на обычные, требующие обновления каждый год – как те, что поставлялись Кьертанией на экспорт. Это было дешевле, чем продолжать накачивать ушедших на покой препараторов эликсирами, поддерживая всё то, чем снабдили их кропари за время службы.
Что будет теперь, когда вместе со Стужей уйдут и её дары?
Конечно, он не мог не думать об этом – мой ястреб, который думал заранее обо всём, у которого всегда были ответы на все вопросы…
И всё-таки я стояла рядом с ним и чувствовала тревогу.
А ещё – что хочу к нему прикоснуться.
Он снова застонал – тихо, сквозь стиснутые зубы, как будто не давал себе воли даже во сне, и я решилась. Провела пальцами по его лбу, отбросила с лица, испещрённого шрамами, тёмную прядь.
– Эрик… Проснись. Тебе приснился кошмар.
Он открыл глаза и перехватил моё запястье – стиснул крепко, до боли. В его глазах – тёмном и золотом – плясало безумие, и мне стало страшно. Спросонок он как будто не узнавал меня – подтащил ближе, рывком наклонил к себе.
– Дьяволы… – пробормотал он. – Огонь и кровь… Всюду кровь…
– Эрик! – сказала я громче. – Проснись! Ну, проснись же. – Я прикоснулась к его лицу, стараясь не замечать, что запястью, которое он сжимает, становится всё больнее…
