такое количество писем для маленьких поселений, коим был Диюй. Правда, извозчик выгрузится в Постанте, раз он согласился проехать через почтовое отделение, возможно… хоть ноги вытянуть можно будет. Мой возница представлял собой до отвращения угрюмого человека лет сорока трех. От него настолько несло чесноком, что при ответах на мои вопросы было неясно, имел ли место тонкий аромат хмеля. Всё же доверия у меня к нему не было. От его движений и манеры говорить (он изъяснялся на ломанном киммерийском) волосы на моем загривке вставали дыбом, а я привык полагаться на собственные ощущения.
Дилижанс тяжело подпрыгивал на рессорах, колеса мерно хлюпали в слякоти. Здесь, в низине, снега было немного, в отличие от перевала, который мы еле перевалили. Теперь лошади набрали хороший скоростной темп, и надежда на прибытие в Постант к обеду стала очень даже реальной. После тщетных попыток вздремнуть, я попытался понаблюдать окрестные виды, но окно было настолько грязным и запотевшим, что все за ним превращалось в убогую картину. Отвернувшись от окна, поискал глазами среди ящиков хоть какую-то тряпицу, чтоб его протереть, но тут взгляд мой наткнулся на чёрное пятно на боку ящика, находящегося в тени. Вот только это была не тень. Вскарабкавшись на один из ящиков, я изогнулся и приблизился к пятну, сформировавшемуся при моем приближении в отпечаток собачьей лапы.
«Что?»
Мой нос непроизвольно собрался в гармонь.
«Откуда это? Неужели то умудрилась запачкать собака?»
Я вдохнул отпечаток, потрогал рукой. Нет, это была не грязь, пахло краской. Это была печать. Дилижанс неожиданно дёрнулся, и я кубарем слетел с ящика, стукнувшись затылком о скамью. Одновременно с этим недоразумением раздался гомон и цокот копыт всадников. Потирая ушиб, я посмотрел в окно, убедившись, что мы, наконец, прибыли в Постант. Забыв про печать, я всматривался в людей, в дома, предвкушая свободу от тесной грохочущей клетки.
Преодолев небольшой участок дороги по городу до почты, мой возница успел поцапаться со встречными пешеходами, всадниками, извозчиками, благо их было немного, но он умудрился на своем «богемском» никого не обделить скверным вниманием. Почему именно «скверным» – было ясно из эмоциональной окраски говоривших. Ругань или радость ясна на любом языке. Удаляясь от очередной перепалки, дилижанс круто завернул за угол и, пройдя пару метров, остановился возле небольшого двухэтажного здания. На нём облупившимися буквами была выведена односложная надпись, по которой без труда угадывалось серьёзное назначение.
Я вылетел из коробки на колёсах, с наслаждением вытягиваясь в полный рост. Ямщик уже осматривал лошадей, всем своим видом показывая, что вытаскивать ящики он и не собирается. Поняв, что мне придётся провести в неудобном положении время аж до вечера, я осклабился и со злостью толкнул дверь. Колокольчик, висевший над ней, жалобно звякнул. Внутри оказалось
