из универа. Ничего здесь не изменится.
Три протертых кнопки на исцарапанном домофоне. Пропахший сыростью узкий подъезд с мешающими пройти коробками. Покосившаяся железная рамка, наполовину прогнувшаяся вниз: глядя на нее, я всегда думала – это такая защита от падения с лестничного пролета девятого этажа? В лифте с мерцающей лампой и треснувшим зеркалом, если застрянешь, можно придумать интересное занятие: считать сколько раз не поленился рекламщик шлепнуть печатью с телефоном взломщиков замков и сколько раз не поленился дворник замазать ровно по три цифры с каждой печати? Зачем? Я понимала бы, если бы это делали конкуренты, которые лепили бы рядом свои объявления, но почему любое коммерческое начинание нужно сразу пытаться загасить? Почему нужно срывать объявления репетиторов английского языка? Почему нужно все сдирать, разрушать, ломать, замазывать, уничтожать и с каких пор дворник выполнял функцию инспектора по наружной рекламе? Энергия бедности и разрушительности была на каждом миллиметре этой девятиэтажной тюрьмы для надежд.
Я подошла к квартире, дверь была заперта изнутри. Я постучала ключом по железному замку, так делали только члены нашей семьи, незнакомцы и гости звонили в звонок. Это было нашим паролем – «свои», устаревшее понятие. Само понятие свойственности и семейности уже казалось для меня в другой реальности. Поэтому на мой стук никто уже дверь не открывал? Я постучала еще несколько раз. Тишина. Я прислонила ухо к двери. А вдруг с мамой что-то случилось? Она не звонила мне уже несколько дней, дверь заперта изнутри, ни звука. Мое сердце застучало сто сорок ударов в минуту, и в эти мгновения я почувствовала себя полной сиротой. На какое-то мгновение, там, за закрытой дверью нашей старой квартиры, я представила маму, безжизненно лежащую на полу посреди кухни, а вокруг нее жутким образом разбросанные таблетки. Я бы позвонила папе, а он бы мне не ответил. Я бы писала ему страшные СМС, но его телефон был бы выключен, пока его руки гладили Катю. Я бы сидела на полу и кричала, вызвала бы скорую, полицию. Они бы увозили маму, в тамбур бы вышли отвратительные соседи-понятые. Они бы что-то квохтали, поправляя бигуди, а дядьки в серых куртках бы что-то писали, я бы плакала и кричала и мешала им писать. Затем я бы перебирала документы из семейной папки. Что требуют найти в таких случаях девушку в истерике, которая сама никогда не платила за квартиру и даже не знала, как выглядит СНИЛС? Одно было бы гармонично: как живописно вписалась бы карета скорой помощи в экстерьер нашего двора. Мне нужно было быть с мамой, сука, а не напиваться в клубе. Палец не отпускал звонок: его непрекращающаяся трель образовала страшную музыку в ритме эмбиент, и это была музыка страха потери мамы и предстоящего сиротства длиною в жизнь.
– Господи, ну иду я, иду, – из-за двери послышался голос мамы, и дверь открылась. Я посмотрела ей в глаза, выдохнула и растерянно вошла в квартиру.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
