Ранее она мне казалась больше сухой женщиной из мира науки, но ведь у нее же оставалось время быть и поварихой, и уборщицей, и мамой, и женой. Она была человеком-оркестром и исполняла все роли кроме любовницы для моего папы, и он нас бросил.
Я поехала в университет. Не собиралась, но поехала. Каким подонком нужно быть, чтобы оставить свою девушку после первой ночи и поехать на охоту. У него был такой неприятный отец! И он так самодовольно посмотрел на меня, радуясь за своего любимого сынка, словно бы он со мной спал. Если папы мальчиков изменяют своим женам, то они омерзительны. Если папы девочек изменяют, то они просто несчастны. Наши женские энергии капризов, богинь, жертв, искусительниц, ев и лилит, обрушиваются на них с такой силой, что не выдерживают они более верности и уходят в блуд. Мой папа сбежал от меня, и мой парень сбежал от меня, и отец моего парня сбежал, и мой первый мужчина сбежал от меня, а мой дедушка давно умер. Все мужчины мои, куда вы все подевались? Сначала я испытала отчаяние, а затем наполнилась решимостью и поехала в университет, чтобы вырвать глаза у любовницы моего папы и устроить отцу скандал.
Я выскочила из автобуса напротив ворот территории университета. Кучки студентов стояли по бокам, и они были словно размыты для меня, я неуверенно механически помахала знакомым вечно громогласно смеющимся девушкам и пошла по аллее к зданию. Здание приближалось, как месса, меня трясло изнутри от предвкушения встречи с отцом. Какая картина из трех окажется для меня страшнее? Он, монотонно и величественно в своем одиночестве шагающий по коридору, с папкой подмышкой и каменным лицом, словно бы ничего не случилось? Он, в обнимку со своей любовницей, которая демонстративно виснет на нем, а он смеется в лицо всем вокруг, как мошенник, снявший маску? Или просто его отсутствие в университете?
Я вбежала в фойе здания и огляделась по сторонам. Было так много разношерстных людей, но не было ни отца, ни его любовницы. Реальность пробивалась сквозь мой затянувшийся сон. Я так изнервничалась, устала от неудобных, конфликтующих чувств. Во мне не было вообще ничего хорошего. Обида на отца и мать, обида на Глеба, зуд внизу живота, чувство несвежести, нежелание принимать реальность и попытки лишь прокрастинировать даже мысли, страх и просто отторжение себя. Я поднялась на второй этаж, где и увидела отца. Это был четвертый вариант, о котором я не догадывалась, но оказавшийся самым страшным для меня: он таки одиноко, величественно шел по коридору, как обычно. Строгий и страшный преподаватель статистики Георгий Павлович, которого боялись и уважали. Неприступный, авторитарный, сухой и влиятельный. Папа, которым я гордилась. Папа, которого я смела осуждать за низкую зарплату. Папа, который был правильным, как бог. Но только все в нем было уже не так, словно бы от него остался фантом. Походка стала более развязная и невротическая. Лицо оставалось строгим, но это уже было напускное, в глазах появились огоньки, которых в нем никогда раньше не было. Никто из студентов этого заметить не мог, они всегда воспринимали его как архетип, он таковым для
