волков и ещё каких-нибудь инопланетян, которым где ещё и быть-то, если не в дремучих лесах местного значения. Прошла она лишь тогда, когда у комля вывороченного дерева запылал костёр, разожжённый Стасиком с третьей спички из коробка, вынутого из завязанного спущенного воздушного шарика, вручённого перед походом в качестве крайнего спасательного средства каждому члену группы лично руководителем похода. Шарик с неприкосновенным запасом спичек всегда должен был висеть на шнурке и, соответственно, на шее любого туриста – так настоятельно обязывал всех папа. Вот, пригодился, – Адмирал мог бы быть доволен при каких-нибудь других, не столь печальных обстоятельствах.
Стасик натаскал в свете костра несколько охапок травы для обустройства лежанки, вытянул вдоль горящих дров гудящие от усталости ноги, чуть поплакал от обиды и голода и неожиданно быстро и крепко уснул.
Поздним вечером четвёртого дня одиночного блуждания по лесу Стасик случайным чудом вышел на давно потерянную реку. Понять, в какой стороне должен быть покинутый им когда-то очень давно лагерь, было решительно невозможно. Желудок настойчиво требовал хоть какого-нибудь полезного наполнения, вниз по течению виднелись заросли красной смородины, и ноги сами понесли Стасика туда. Ну как понесли – медленно побрели, если точнее.
Пока Стас собирал пригоршнями ягоды и отправлял их в организм, в стороне низко пролетел вертолёт. Организм проводил его равнодушным взглядом: за последнюю пару дней вертолёты пролетали над лесом несколько раз – ни одна попытка привлечь их внимание дикими криками, прыжками и размахиванием снятым свитером успеха не имела. Заросли смородины закончились песчаным берегом, где за поворотом открылось ровно то потерянное место очень давнего обеда – с сардинами и пряниками. Вот и кострище, и обеденное бревно, а за ним и тот самый мохеровый шарф невнятной расцветки, из-за которого всё и случилось. Стасик подобрал шарф, поднялся вверх по берегу от холодного по ночам песка к речной террасе под ивами, разжёг яркий костёр из топляка, который – он уже знал – быстро прогорит, лёг спиной к огню, положил под голову тёплый шарф и провалился в сон, которым нужно успеть воспользоваться, пока ночная промозглая прохлада не вынудит встать в поисках новых дров.
– Ты живой ли, слышь? – Стасика тормошила за плечо жёсткая ладонь. – Эй, парень!
– Живой, – ответил Стасик, не открывая глаз, и повернулся на другой бок.
– Нашёлся, потеряшка, – хохотнул хриплый голос. – Ну всё, вставай, поехали.
Напротив Стасика сидел на корточках мужчина с папиросой в углу рта и в телогрейке. От прогоревшего костерка поднимался белый дымок.
– Мне к маме с папой нужно, дядя, – сказал Стасик и заплакал, второй раз за дни потерянного одиночества.
– Будет тебе папа, будет тебе мама, будет тебе и по жопе на орехи, – туманно успокоил дяденька, снял с себя телогрейку, надел её на мальчика. Потом залез
