до сих пор пишут и носят письма? – спросил Фабиан. – Их ведь все равно сжигают…
– Никто и не носит их никуда. Насколько мне известно, люди перестали писать письма. Но жалеть их незачем, ведь это вполне их устроило. То, что здесь происходит, как считают многие жители, не должно выйти за пределы городских ворот. Они соорудили себе замкнутый мир, в котором делают все, что им нравится.
– Да уж. Что-то мне это напоминает… – сказал Фабиан, опустив от холода рукава. – В Содоме и Гоморре тоже жили по своим законам. Но такие места обречены на гибель. Если бы был хоть один шанс обратить этих людей, Бог сохранил бы им жизни, но такая зараза слишком опасна для всего мира, ее можно только убить, искоренить и забыть. Люди думают, что сеют всюду праздник и радость, а в самом деле, плоды, которые приносит их праздник, полны язв. Не жалеют своих дней, не ищут смысла, а спросишь, чему радуются – не найдут что ответить.
– Надеюсь, судьба этого городка будет не такой, как у Содома, ведь мы еще не знаем, что здесь стряслось. Может, люди тут не такие уж и плохие, как нам рассказывают.
– Пусть так. Пусть. Давай-ка помолимся, – сказал Фабиан Сарто и, утерев ладонями лицо, опустился на колени. – Господь все усмотрел. Все усмотрел…
Эдвин расположился рядом, и они помолились.
Фридеман ошибся, говоря, что дров хватит на всю зиму. Слишком сильные морозы на глазах опустошали дровник. Не помогало даже то, что они перенесли дрова в сарай и со всех сторон завалили домик снегом, чтобы сберечь крохи тепла и не позволить ветру выдувать их.
К тому же, втрое быстрее исчерпались скудные запасы еды, приготовленные на зиму лишь для одного человека, что стало большой проблемой. Фридеман старался скрывать это как мог. Тайком от гостей он просил еды у соседей, которые, долго ворча, все же делились собственными запасами, едва способными прокормить их самих до прихода весны.
День сменяла ночь, и до поры до времени ничего необычного не происходило. Они были готовы на многое, но, когда жестокость, присутствовавшая в Финстервальде, впервые стала обнажать свое лицо, миссионерам стало поистине страшно.
ГЛАВА 2
Это случилось, когда холода стали медленно отступать, но зима еще была полна сил. Обложные густые облака, обессилев, отступили и отдали февральское небо во власть солнцу. По следам груженых торговых повозок местами пошли проталины. Впервые за долгое время Эдвин услышал, как потекли узкие ручейки, выбираясь из сугробов, отрекаясь от тонкой снежной пелены. Играя в солнечном свете, они оживили местность. В воздухе стоял еле слышный звон тающих льдинок. На его фоне звучал хор ветров, и веяло странным глубоким григорианским распевом.
К утру Эдвин и Фабиан направились в храм. Перед тем, как начать работу, они снова обошли здание и остановились у кладбища, рассматривая надгробия. Лишь на двух из них были написаны имена. Фабиан постарался их запомнить. На этом кладбище вместе с другими были похоронены Маркус Леманн и Урсула Беккер. Эдвин прошел
