звучали все громче. Вскоре затаившимся на крыше братьям стало понятно, что мужчину обвиняли в убийстве. Он «убил волчицу – матерь лесов». Его довели до предсмертных мук из-за того, что он убил хищницу, спасая от нее свое стадо овец. Старики, которые яростно поносили замученного, были похожи на волхвов, обезумевших от запаха крови.
Вся эта процессия была полна неслыханной жестокости. Братьям пришлось лежать несколько часов на покрывшем крышу снегу, вынужденно наблюдая ужасную сцену расправы.
– Эдвин.
– М?
– Ты видишь? Там… в толпе…
– Прости, я не могу на это смотреть… – отвечал Эдвин.
– Там Фридеман!
Эдвин попытался еще раз взглянуть в ту сторону, но его стошнило.
Фридеман вел себя неестественно, притворно и этим сильно выделялся из толпы. Он повторял все, что они делали, но как бы нелюдимо, сторонясь от всех, и в это же время, присутствуя в ритуале. Видимо, его страх перед смертью был так велик, что он был готов на все, лишь бы язычники его не тронули.
Так они и пролежали до глубокого вечера, продрогли, но пути назад не было. Пришлось терпеть до конца и наблюдать за казнью воочию. И молиться – искренне, истово, понимая свое бессилие и осознавая свою наивность и глупость, когда отмахивались от рассказов и предостережений диакона.
Люди разошлись, только когда мрак ночи поглотил все огни. Эдвин Нойманн и Фабиан Сарто, дрожа от холода, скатились по нефу и побежали домой, чтобы согреться. Это был самый кошмарный день в их жизни. Всю дорогу Эдвин повторял одни и те же слова. У него получалось это от раза к разу то шепотом, то вслух:
«Он
ничего
не сделал…
Бог совсем ничего не сделал…»
Фабиану нечего было на это ответить, он и сам многого не понимал.
«Почему Бог так глух к просьбам людей? Неужели Ему нет до нас никакого дела?» – с большим внутренним опасением он спрашивал себя об этом, но какая-то сила, сидящая внутри, не давала развить эту мысль, а тем более, произнести ее вслух.
ГЛАВА 3
Эдвин сидел в углу комнаты, смотря на тусклый, но живой огонек камина. На улице Фабиан Сарто, собрав последние силы, постучал ногами о пол, сбивая снег и оставив его за порогом, затем вошел в дом. Перед камином развалился на покрывале из заячьего меха Фридеман. Он был так пьян, что бредил, разговаривая сам с собой, и из этого бреда братья по крупице узнали о нем многое. К сожалению, о том, что из сказанного было правдой, а что плодом помутненного сознания, оставалось лишь догадываться.
Фридеман то смеялся, называя Лютера простодушным дураком, то плакал, ударяя себя в грудь. Из его неразборчивой речи все же удавалось взять что-то местами скверное, но важное и необходимое для принятия дальнейших решений:
– Ввы, никчемные святые – протяжно выговаривал Фридеман, – знаете, вы?.. Знаете, что волки вас охраняют днем, ночь… чью, при луне, когда все остальные спят. Все спят! – Крикнул диакон и поднес руку к огню.
Его
