которое Кант сделал философским полем, о том, что все исследования основаны на различении и анализе, что физическое не должно быть одухотворено, духовное не должно быть очеловечено (9 февраля 1798 года, с. 257). Feb. 1798. p. 273); высказывания, которые своей методической ясностью и убедительностью могли даже заставить совершенно противоположную натуру, например, Гете, ответить, что философия становится для него все более ценной именно потому, что она с каждым днем все больше учит его отделять себя от самого себя (p. 274). Наконец, особенно значимо замечание в письме от 2 марта 1798 года (там же) о том, что чистое, строгое стремление к прекрасному, т.е. чистая эстетика, всегда влечет за собой моральную строгость, т.е. чистую этику.
Но и в своих сочинениях Шиллер часто и мощно выражает эту критико-жестокую позицию, протестуя против всякого смешения границ – «кантовской мании пределов», как считает Розенкранц;144 в одном из них, даже в его названии: «Ueber die nothwendigen Grenzen beim Gebrauch schöner Formen» («О необходимых границах в использовании прекрасных форм»). Знаменательным в этом направлении можно считать то, что в самом начале его первого философского трактата звучит призыв к чистому отделению искусства от его более серьезных сестер, к ограничению каждой области сознания тем, что ей свойственно (ср. с. 232 f.). Заключение эссе «О патетическом» также выступает против «путаницы границ между этикой и эстетикой». Преследуя одновременно две разные цели, человек рискует упустить обе. Свобода воображения будет скована моральным законом, а необходимость разума будет разрушена произволом воображения. В первом из эстетических писем, как и в «Критике практического разума» Канта (см. выше с. 383), философский метод сравнивается с химическим. Мы не можем не привести здесь рассматриваемый отрывок, который в то же время характеризует препарирующий метод науки по отношению к объединяющей силе чувства: «К сожалению, понимание должно сначала разрушить объект внутреннего чувства, если оно хочет сделать его своим собственным. Подобно художнику-разлучнику, философ также находит связь только через растворение, и только через пытку искусства работой добровольной природы. Чтобы вытравить мимолетную видимость, он должен забить ее в оковы правил, искалечить ее прекрасное тело в понятия и сохранить в скудном скелете слов ее живой дух».145
В примечании к 13-му письму, уже упомянутому в исторической части нашего трактата (стр. 261), признается, что в трансцендентальной философии «все зависит» от освобождения формы от содержания и сохранения необходимого чистым от всего случайного, и объявляется необходимым, чтобы чувство ничего не решало в области разума, так же как, с другой стороны, разум не должен предполагать определять что-либо в области чувства.146 «Уже тем, что каждому из двух назначается область, одно исключает из нее другое и устанавливает для каждого из них предел, который не может быть перейден иначе, как во вред обоим». В 18-м письме это описывается как ариаднина нить, ведущая
У Канта» S. W. XII 409.
S. W. XII. 8. 3; ср. письмо к Гете от 7 января 1795 года.
Эссе о трагическом искусстве уже требовало подчинения индивидуального чувства общим законам в том же смысле (с. 234); ср. противоположное утверждение Кёрнера (с. 244).
