у него на плечах. И мы остановились сбоку от толпы мужиков, и увидели… Наша мать неторопливо сняла трусы, сильнее выставила задницу в окно, похлопала рукой по голой жопе и крикнула:
– Нате, нюхайте!
Мужики засмеялись, качая головами. А мать спрыгнула с табуретки и, смеясь, захлопнула створки окна и задёрнула занавески. Мужики начали покидать наш двор. И кто-то сказал мне:
– Твоя мать бьёт наших баб.
Матвей с выпученными от страха глазами, прятался в переулке, осторожно выглядывал из-за угла дома тёти Нюры. Мужики подошли к Матвею, а я уже был рядом с ними.
– Ты чо, Матвей, распустил бабу? Мужик ты или нет? Дай ей мялку.
Матвей, сильно горбатясь и дрожа руками, согласно закивал головой.
– Да, да. Я ей покажу.
И он мелкими шажками, зажав руки на жопе, побежал домой. Я опередил его, вбежал в комнату первым и сильно припечатался к ногам матери, а потом запрокинул голову, чтобы смотреть ей в лицо. Мать нахмурилась и угрожающим голосом спросила Матвея:
– Ты чего такой?
Матвей вскинул над головой дрожавшие руки и тонким голосом крикнул:
– Валька, прекрати! Я ведь мялку дам!
– Ах, ты сволочь. Вошь ты паскудная. Настрополили! – сказала зло мать и бросилась вперёд.
Она вонзила ударом сверху вниз растопыренные пальцы в лицо Матвея и рванула их вниз. Матвей заверещал и закрыл лицо руками. А мать начала бить его кулаками, а потом – ногами. Она выгнала его во двор и прокричала:
– Покажи своё ебло тем, кто тебя настрополил!
И с этого дня для меня и брата начался дикий кошмар, который продолжался более года. Каждый день мать выскакивала на улицу и весь день и даже в темноте лаяла соседок. И если к ней подходили женщины и просили её успокоиться, то мать обрушивала на них свою матерщину. И женщины убегали. К нам в домик приходили женщины с Красной горки и говорили, что «дело кончится плохо».
– Валька, пожалей своих детей.
– Да на хер они мне сдались! – кричала мать. – Пускай все подохнут! А я не унижусь перед этой сволотой! Они меня не стоят! Дозноили меня!
И она грозила кулаком в угол, где висела икона Божьей Матери и Сына.
(Только после её смерти я узнал, что она родилась в семье польского шляхтича)
Когда мать уходила каждое утро на «работу», она кричала соседкам:
– Тунеяски, под окнами сидите, а я мантулю!
Соседки спросили у её подруги тёти Лизы: где она мантулит?....И та «предала» нашу мать: сказала, что она никогда в свои сорок пять лет НЕ РАБОТАЛА. Соседки начали смеяться над матерью, а мать начала «лаяться» и бить их. Но тогда я ничего не знал и не понимал.
Соседкам было скучно, и они нарочно злили мать. Ходили от дома тёти Сони к дому тёти Таси и колотили ложками по кастрюлям. Мать тотчас выскакивала на улицу и начинала «лаяться». А бабы смеялись и садились на лавочку и ритмично
