знаю, что про меня в деревне сказывают? Мы колдуны такие, сами себя боимси. Что пришли-то?
Федя, продолжая из руки в руку перекидывать кувалду, или как назвал колдун молот, пропыхтел:
– Да мы…это… Мамка скажет, она знает что…
– Брось молот, – жёстко прохрипел кузнец, – с ним не каждый мужик управится. Бросай!
Руки Феди разжались, и молот рухнул на снег.
– А теперь сказывай. Мать твою слухать – ухи не жалеть.
Мальчишка оглянулся на дверь кузни, но мама почему-то не появлялась. Федя собрался с мыслями, но выпалил совсем не то, что хотел.
– Мамку из кузни выпусти, выпусти дядька Митрич, брат у меня болеет, совсем плохой, вот она хлебу и испекла, чтоб ты помог, значит!
– Давно болеет? Брат твой.
Федя растерялся. Сколько он себя помнил, столько Илюха и болеет, но как ответить точно? А мамку, проклятый колдун выпустить не хочет, ухи у него, видите ли, болят.
– Давай, вспоминай быстрей, я-то тут без шубейки стою, а мороз не дядька.
Только тут Федька обратил внимание, что на кузнеце кроме штанов, в которых обычно ходят летом и сапог, хороших, дорогих, хромовых, ничего больше нет, окромя чернющей бороды да таких же волос по самые плечи. Федя посмотрел на свои-отцовские валенки и завистливо вздохнул.
– Да ты не завидуй, глядишь, и у тебя такие же будут, – усмехнулся кузнец. – Сказывай, когда брат заболел?
– Так давно. Как четыре-пять годков исполнилось, так и болеет.
– И что, совсем не выздоравливает? – хмыкнув, спросил Митрич.
– Выздоравливал. Ненадолго, а потом снова болеет. Кашляет, хрипит, в жару мечется, стонет да плачет.
– Бредет?
– Чего?
– Заговаривается брат твой, когда на него жар нападает?
Федя подумал, утвердительно кивнул и добавил:
– Только года два почти, он только болеет. Немного ест, чуть-чуть пьёт, а в себя почти не приходит. Чего мы токмо не делали, болеет Илюха и всё тут.
– Что ж вы делали? – с подковыркой поинтересовался Митрич.
– Да много, много!.. Батька даже дохтура с городу привозил, но то давно, года три, почитай, прошло, – затараторил Федя, волнуясь. – А последние полгода поп, отец Григорий то есть, молитвами лечил, все ночи напролёт читал-читал… А Илье всё не легчает и не легчает, вот мамка к кол…к тебе на поклон решилась пойтить.
Федька замолк, кусая губы в волнении.
– Поп, значит, говоришь? – усмехнулся зло Митрич. – А вот скажи мне Фёдор: болезнь – это тьма или свет?
Фёдор проглотил комок в горле, не понимая, к чему это он, но поспешил ответить:
– Тьма, конечно. Здоровье – свет, а болячки разные – тьма могильная.
Глаза Митрича превратились в два омута, чёрных и глубоких, и он вперил тёмный взор в мальчишку.
– А теперь, Федю́шка, что есть бог, ответь мне, – тихо прошелестел хрипловатый голос кузнеца в уши Фёдора, пока сам он тонул в бездне
