жить? В железке?!
– Да, Федька, в железке. Стать ею, прочувствовать всё: будто тебя нагревают, бьют, гнут, острят. Всё прочувствовать. Вот плохое у тебя настроение, но ты принимаешься за работу, и тебя здесь уже нет. И осложнений твоих нет. Всё где-то там, а ты в железе. Ты чувствуешь всё, что с ним происходит, с каждым кусочком, с каждой частичкой этой железки. Ну, а ежели закавыка твоя сурьёзная, да из головы никак не уходит, кто как, а я в такие дни лучше работать не буду. Не знаю уж, правильно это, нет ли, но только я для себя так решил. Лучше напьюсь, али трав разных намешаю, всё одно, что пьяный буду.
– Дядька Митрич, так я ж тебя пьяным никогда не видел.
– Так покуда и затруднений таких не было. Да что ты на меня Фёдор так смотришь? Как на дурака блажного.
– Странно ты говоришь. У меня такое, наверно, никогда не выйдет. И потому я буду только хорошим, но не мастером?
– Да, поэтому. Это не всегда плохо, поверь мне. Мне один человек так сказал, давно. Он сказал: «Мастер может создать много отличнейших вещей. Таких, каких никто никогда не создаст, кроме него. Но хороший ремесленник создаст многим больше. Пусть не таких отличных, пусть не таких неповторимых, но больше. Потому что ремесленник не пропускает всё через себя, как мастер. И потому живёт дольше, а создаёт больше».
– Он был твой учитель, тоже кузнец? – с замиранием сердца спросил Федя.
– Да нет, – с тоской ответил Митрич. – Он был рифмоплёт. Сам себя так называл. Он был моим хорошим другом. А у меня друзей никогда много не было… Теперь, тем более.
Федька смотрел на учителя с жалостью и сочувствием. Ему и правда захотелось пожалеть этого странного человека, неизвестно откуда пришедшего.
– Но я же тебе друг, дядька Митрич.
– Друг, Федя, друг, а ещё Сенька друг. Но только, как знать, что будет дальше? Жизнь она такая… Кому быстрая, а кому длииинная. Да только, сколь верёвочки не виться…
Митрич замолчал, разглядывая что-то в белых облаках, Федя его последних слов совсем не понял и снова начал смотреть настороженно. Кузнец повернулся к нему, успел заметить взгляд.
– Нет, ну точно, как на блаженного смотришь. И с жалостью, и с какой-то опаской.
– Дядька Митрич, разве дурак может смотреть на кого-то, как на дурака.
Кузнец хохотнул:
– Поверь мне, Федька, ещё как может. А кто тебе сказал, что ты дурак?
– Да все! Даже мамка говорит, что силы у меня на пятерых, а ума щепотка. А вот отец Григорий…
– А вот ваш Григорий, самый главный дурень и есть! – нахмурившись, прервал его Митрич. – А скорее всего, такой хитрый, что дурной. Когда-нибудь он сам себя перехитрит и не заметит. А чтоб такого не говорили, мы с тобой другие уроки начнём. Пару дней приходишь – ковкой занимаемся, а три-четыре дня – грамоте учимся. Книг у меня немного, да для этого Сенька есть – навезёт.
– Дядька Митрич, а как же сапоги? – с тоской протянул
