в храм, что стоял в конце причала и в начале первого и нового квартала городского. И подивился я, что здание столь величественное стоит среди лачуг рыбацких. Был храм тот высотою в гору и вошли мы в него.
Храм был велик и стар и стены его пахли древностью, а солнечный свет красно-рассветный, что проходил сквозь окна из цветных стекол, раскрашивал серый камень пола, на котором стояли мы с Отшельником. Были перед нами мощи святые, что хранили город, по которому ходили мы, а потому поклонились мы им сперва, и лишь потом подошли к крышке стеклянной, что закрывала место упокоения и силы и славы верного слуги Божьего. И было молчание и покой и дыхание веры, что омывало лица наши от греховности города, что поглотил некогда храм этот и наслаждались мы древность места того, пока не пришел человек.
– Не стоит вам делать того, что делаете, – сказал кто-то за спинами нашими и обернулись мы и посмотрели. Стоял там мужчина, одетый в черное с ног до головы и смотрел на нас гордо и неодобрительно.
– Здесь лежит святой покровитель города, что вокруг, в котором жили, молились и любили предки твои, что построили храм этот, – негромко сказал Отшельник. – Как же пройти мимо и не поговорить с ним и с Господином его? Кто войдет в дом и не поприветствует хозяев?
– Разве не знаешь ты, – спросил человек в черном надменно весьма, – что сказано: «Господу Богу твоему поклоняйся и ему одному служи.» Разве Господь пред тобою? Человек здесь лежит и слуга Божий, но не Бог, а потому не греши тут мыслями и делами своими.
– Разве поклон поклонением является, а знак уважения службою? – спросил Отшельник и голос его был холоден, словно камень, что не нагрелся.
– Не лукавствуй, – строго сказал человек и погрозил пальцем. – Я смотритель монастыря этого и храма и много лет мне. Молитвенный шепот неслышный же для меня громче крика, а потому и знаю я, что молитесь вы. Что бы ни говорили уста твои, но молиться святым – это неправильно, ведь лишь Бог молитвы заслуживает. Вот, что есть вера наша и города и племени, что протестует против старого и к новому обращается.
– Церковь эта на камне стоит, и монастырь построен на нем же, – сказал Отшельник, – а вы задумали вынуть камень этот и обновить его, что было бы умно и умно весьма, если бы камень тот был бы осколком горы могучей, а он ведь живее корня древесного, раз стоя на нем и человек заново рождается. А что станет с деревом без корня, то знать ты должен, если не затуманила гордость разума твоего взор души твоей.
– Темен ты и слова твои, что сказал ты еще темнее, – ответил ему человек в черном. – Но даже если бы и смысл был в том, что сказал ты и не нуждается дом наш в том, чтобы обновляли мы его, то что про молитву мощам этим скажешь?
– Не так уж туманны слова мои для тебя, раз не возражаешь мне сразу и не они до точь, не желая слушать, – сказал Отшельник и улыбнулся слегка. – На вопрос же твой вот, что скажу я тебе: пришел однажды ко двору царскому человек весьма
