из плоти и крови и лишь та, что кормила нас была различима четко и ясно.
– Приходи ко мне повидать меня, – сказал ей Отшельник и протянул ей колос пшеничный, – и будет тогда у меня то, что страх твой погасит быть может, если сможешь увидеть. И буду говорить я с тобою, если сможешь услышать.
– Куда же идти мне? – спросила женщина, всматриваясь в лицо спутника моего с жаждою странною. – И когда наступит время, чтобы искать тебя?
– Когда проснешься и откроешь глаза свои, – сказал Отшельник, – там и узнаешь, куда идти, если страх свой поборешь. И если пойдешь, то не медли.
И не сказал он ей больше ничего и повернулся и пошел прочь в толпу теней, что расступалась пред ним, а я снова поспешил следом и рука моя больше не сжимала кинжал за поясом, хоть и продолжал я чувствовать тяжесть и холод его плотью своею.
Глава четвертая
Солнце сменяло луну, а звезды то загорались, то гасли и холод сменял жару и потерял я счет времени, но не было во мне страха, что испытывал я всегда, боясь не сделать дела свои. Шел я за Отшельником, а он шел впереди и было у меня на душе спокойно, как никогда до сего часа. Но закончилось вскоре время покоя и было утро и был день и стал он тем первым, когда оказались мы с Отшельником в месте страшном и темном. Черный туман клубился вокруг и тени, подобные человеческим, скользили мимо нас к алтарям из костей и металла, смердящим кровью. Тени скользили мимо нас и лишь отдаленно напоминали они человечьи, хотя и знал я как-то, что именно люди идут мимо нас, а не порождения мрака ночного.
– В страшное место привел ты меня, Отшельник, – сказал я и дыхание невольно задержал свое, хотя никакого запаха вокруг уже больше не было. – Пусть и первое оно в путешествии нашем, лучше бы не быть здесь вовеки.
– Первое последним не будет, но бояться тут нечего, ведь начало и конец – суть жизни мира сего. Две души нам спасти здесь нужно, – сказал Отшельник и вперед указал, – и потому место это выглядит так, как и должно ему. Чтобы души спасать в ад надобно спускаться, ведь в раю спасать некого.
И подошли мы к женщине, что стояла на коленях у алтаря, подобного всем остальным, но с черепом козла на самом верху. Была она в черном и красном и кланялась без остановки и злость и боль была в каждом движении ее головы, словно бьющей кого-то невидимого, а не опускающейся в поклоне. Слов, что говорила она, разобрать было нельзя, но слышалась в них радость, что человеку доброму противна должна быть.
– О чем же молишься ты, женщина, и кому? – спросил Отшельник, времени не теряя. – И почему молитва твоя смердит кровью и страхом так сильно, что не продохнуть?
– Грех детоубийства на мне, – глухо сказала женщина и не обернулась даже, продолжая поклоны класть. – Муж мой сказал, что довольно детей нам и разведется со мной он, коли плод не вытравлю и вытравила я и теперь грех свой замаливаю,
