в дверь. Райн вздрагивает. Осматриваю комнату в поисках места, где можно незаметно спрятать большого мужчину.
– Сюда. – Глазами указываю на шкаф.
– Ну уж нет! – Райн машет руками в знак протеста и залезает под кровать.
Я нагибаюсь, чтобы убедиться в том, что его не видно, и пониже опускаю покрывало.
– Милая, ты уже спишь? – ангельским голосом интересуется мама.
Я ещё больше начинаю волноваться. Подбегаю к зеркалу, дабы убедиться в том, что выгляжу не испуганно, и открываю матери дверь.
– Ты спала, дорогая? – Графиня проходит в комнату и осматривается. – Здесь давно не делали уборку? – Её взгляд задерживается на смятой постели.
Я поспешно на неё сажусь.
– Ну что вы! Я просто читала и помяла тут всё, – невинно улыбаюсь и складываю руки на коленях.
Мама махнула рукой и села в кресло. Она выглядит уставшей и взволнованной. Её тонкая фигурка облачена в чёрное шерстяное платье с высоким воротом, обшитым золотыми нитями. Волосы уложены в красивую гладкую причёску. Ни одна прядь не выбивается на лицо. Мама набирает полную грудь воздуха и начинает разговор:
– Дорогая, я долго не могла выбрать время, чтобы поговорить с тобой, – её голос срывается.
Матушка нервно перебирает пальцами шёлковый платок.
Я неловко отвожу взгляд и спрашиваю:
– О чём вы хотите поговорить, мама?
– Пообещай мне, что не будешь сильно ругаться.
Возвращаю взгляд к лицу матери. Она напугана и смущена. Я несколько раз неуверенно моргаю и затем киваю.
– Ты уже вошла в брачный возраст, – шепчет графиня, – и твой отец занялся подбором выгодной партии для тебя.
Теряю дар речи. Я ожидала услышать когда-то эту фразу, но надеялась, что не услышу её ещё несколько лет. В Ильштрассе леди не обязаны выходить замуж, если они того не желают. Если же девушки вступают в союз с мужчинами, то теряют любые права. Муж может сделать всё со своей женой. Всё, что угодно! Да, у животных больше прав, чем у замужних женщин. Потому у нас очень ответственно подходят к данному вопросу и за первого встречного своих дочерей не выдают. Провожу заледеневшими пальцами по лбу. Ощущаю дрожь во всём теле.
– Это не значит, что ты должна давать своё согласие прямо сейчас! – вскакивает мама. – Вы встретитесь. И тогда ты решишь…
– Когда?
Мама замялась. Её тонкая фигурка замирает в шаге от меня. Мой взгляд твёрдый, и я не отвожу его, заставляя графиню обессиленно сесть в кресло.
– Претендент на твоё сердце уже на пути в Олтгейм.
– На «моё сердце»? – горько смеюсь я и встаю. – О каком сердце идёт речь, мама?
– Аби, не будь так сурова…
– Сурова? – перебиваю её я. – Вы много лет делали всё, чтобы я стала суровой. Дрессировали меня, как животное.
