нагло врут. Пара живописных рубцов рассекают левую сторону моего лица. Одним шрам проходит через бровь и оканчивается под скулой (из-за него я едва не лишился глаза), а второй исчезает за тугим воротником рубахи. Из-за него я чуть не попрощался с головой. Третий рубец терялся на фоне других, уродуя переносицу. Этими отметинами я горжусь так же сильно, как презираю.
Послушница представилась сестрой Нерлью. Хоть я и не нуждался в том, чтобы последовать её примеру, но произнёс своё имя в ответ.
Амур Разумовский.
Голос хриплый и низкий принес освобождение. Как бы много я не думал, ни за что бы не предположил, что заговорю с кем-то так скоро.
Она прошептала тихое: «я знаю», и села на противоположный край лавки, содрогаясь от страха. Но я всё равно чувствовал запах ладана, шалфея и полыни.
Запах моей ошибки.
Нерль рассказывала мне заученную речь, спотыкаясь через каждое слово и шептала извинения, не поднимая глаз. Она поведала мне о Смерти – главном божестве, следящим за судьбой каждого из нас. На мои возражения, основанные на том, что людей слишком много, послушница кротко улыбнулась и ответила, что за мной она следит особенно пристально. Слуга богов перечисляла семь Грехов, считавшихся мертвыми, уверяя, что они живы и являются лишь тогда, когда в них верят.
Почему-то это показалось мне забавной метафорой. Когда обладал такой роскошью, как верой в меня, тоже чувствовал себя живым. Возможно, я даже был счастлив. Не помню. Слишком уж давно это было.
Нерль говорила о Грехах, как о приближенных к богине Смерти. Чем дольше слышал её проповедь, тем более укоренялся в мысли о схожести Нерли и Идэр.
Я могу солгать, что не ведал какие силы овладели моим духом и телом, но не стану. Вспоминая о том, как мои пальцы впивались в её нежную кожу и рвали её никчемную душу на куски, будоражат самые потаённые закоулки сознания.
Кто бы мог подумать, что одно лишь воображение кровавой расправы над бывшей дамой сердца принесёт мне столько о удовольствия?
Маменька бы назвала это извращенным возмездием, но разве не каждая кара за грехи извращена тем, что одни грешники наказывают других?
И пусть Нерль понесла тяжкую смерть лишь за то, что своим видом напомнила мне Идэр, я ни о чём не жалею.
Некоторые вынуждены отдуваться за чужие грехи просто по несправедливому стечению обстоятельств. Как это сделал я.
Я душил послушницу, приводил в чувства и ломал пальцы. Фалангу за фалангой. Она медленно увядала на полу, заливая кровью место, где потом годами я обедал и ужинал. Её завывания и мольбы о помощи принадлежали лишь мне и моему безумию. Ещё в них слышался голос моей невесты. Страдания предательницы – трель для моих ушей.
Она не влекла меня как женщина. Я не касался послушницы как девы, а просто…уничтожил.
– Ну, здравствуй, Амур Разумовский.
Спотыкаюсь, услышав знакомый голос. Он заставляет напрочь позабыть о размышлениях. Вообще обо всём. Земля уходит из-под ног, и голова
