что… чувствует запах? Или следил?
Вот дерьмо…
– У Кая очень талантливый язык, – выпаливаю я, испытывая волну словесного недержания, которое, уверена, приведет меня к немедленному выселению.
– М-да? – Рордин делает шаг вперед, голос проникает мне под кожу, обхватывает сердце.
Сжимает его.
Отступаю подальше, изо всех сил стараясь найти хоть каплю воздуха для изнемогающих легких.
– Тебе разве… э-э… не пора в какую-то из деревень? – спрашиваю я более хрипло, чем обычно.
На этот раз Рордин вскидывает обе брови.
– Барт. Да. А что? Хочешь присоединиться?
Молча хлопаю глазами.
Он что, недостаточно меня задергал за день? Я уже и так согласилась на этот его бал.
– Нет, спасибо.
Клянусь, я слышу, как слова тяжело и гулко падают между нами на пол.
Уголок рта Рордина едва-едва заметно дергается, почти смягчая один из его многочисленных жестких углов.
Почти.
– Ты знаешь, – начинает Рордин, закатывая рукава, обнажая мощные смуглые предплечья и хвостик серебристых письмен, которых мне хочется увидеть больше. – Там есть пекарня, где готовят лучшие медовые булочки на всех территориях.
Хмурюсь.
– А ты не можешь просто захватить для меня несколько? – почти предлагаю сунуть их в Шкаф в обмен на мое подношение, но мы о нем не говорим.
Никогда.
Рордин пожимает плечами – плавным движением, которое удивительным образом достаточно смертоносно, чтобы сокрушить чей-нибудь дух.
Мой дух, если использовать его в правильной обстановке.
– Их… правила не разрешают вынос булочек.
Я не знаток всего, что лежит за границами земель замка, но тут уверена: это полная чушь.
– Итак? – давит Рордин полным, безраздельным вниманием, заставляя чувствовать себя так, будто я стою перед судом в ожидании наказания за ужасный проступок.
Украдкой отступаю еще на шаг и там наконец нахожу чуточку воздуха, прерывистое дыхание становится более ритмичным, но Рордин продолжает уничтожать меня взглядом коварных глаз, от которого собственная кожа кажется мне прозрачной. Он будто видит меня насквозь, наблюдает за вращением шестеренок.
Видит ли он, как завязаны они на своем кружении? Как легчайший тычок способен разорвать меня на части, разметать ошметки по полу?
– Я останусь здесь, – шепчу я, и глаза Рордина заволакивает тень, на его щеках напрягаются желваки.
– Живи, Орлейт. Все, о чем я прошу, это чтобы ты жила.
– Я живу. – Таков мой бесцветный ответ, и он встречен вздохом, который вырывается у Рордина так, будто тот его долго сдерживал.
Наверное, Рордин уже начинает уставать от этой игры. Что ж, не он один.
Он дергает подбородком в мою сторону.
– Разве ты не должна быть сейчас обмотана измерительной лентой?
Проклятье.
