тем самым ее старания, и продолжила свой путь. Улица, выложенная неровной брусчаткой, по окружности загибалась направо и в конце концов уперлась в большой каменный дом, облагороженный зеленой изгородью из декоративного кустарника. На ветке одного из них развевались на ветру три белых ленточки, оставленных здесь романтически настроенными туристами, страстно желавшими когда-нибудь вновь посетить этот город. Невольно вспомнив бирку на ухе кролика, я подошла ближе и раздвинула руками ветки – за изгородью оказалась неприметная для постороннего наблюдателя узкая лестница, ведущая под дом. Я пролезла сквозь плотную стену кустарника и спустилась вниз. После жаркой улицы на меня пахнуло подвальным холодом, привыкшие к яркому дневному освещению глаза первое время не видели ничего, кроме света в конце коридора – проход выходил на улицу. Этот коридор использовался дворниками для хранения всяческой хозяйственной утвари для уборки улицы – метел, ведер, садовых инструментов. Стены кое-где были исписаны граффити. Я прошла всю длину коридора и вылезла с противоположного конца.
Лицевая сторона здания располагалась на углу оживленной улицы, выходящей на большую дворцовую площадь. По обеим сторонам тянулись, сменяя друг друга, зеркальные витрины, в одной из них, в окнах антикварного магазина, имевшего то же название, что и площадь, отчетливо вырисовывалось мое отражение: темно-русые с рыжеватым оттенком непослушные волосы до пояса, белая рубашка, свободные темно-зеленые штаны. Для моих двадцати четырех лет у меня была, как мне казалось, довольно подросткового склада фигура, и я изрядно сутулилась. Заметив это и сейчас, я выпрямилась и для пущего эффекта подняла голову. Мой взгляд упал на балкон, нависавший над козырьком антикварного магазина, – на балконе жевал капусту и наслаждался временно предоставленной ему свободой белый кролик…
Расстилавшаяся передо мной площадь, в честь которой назвали магазин для любителей атмосферной старины, была одной из самых старых и любимых туристами площадей Праги. Люди здесь неспешно прогуливались, то и дело показывая друг другу какую-нибудь примечательную особенность окружающей городской архитектуры, фотографировались или сидели прямо на нагретой солнцем брусчатке, наслаждаясь заслуженным бездельем выходного дня.
Я помню каждую деталь этой картины. Помню, как девушка в легком голубом платье пускала мыльные пузыри и они разлетались по всей площади – все окружающие, улыбаясь, тянули к ним руки. Помню, как старушка в широкополой фетровой шляпе с ожерельем из крупного жемчуга, сидя на ступеньках памятника посреди площади, отщипывала морщинистыми руками от буханки хлеба кусочки и бросала их слетавшимся к ее ногам голубям.
Я помню все, потому что это был момент, когда я впервые услышала этот звук. Казалось, он давал голос вещам, которые его не имеют – так звучали радужные переливы на поверхности мыльных пузырей, взмахи крыльев голубей, тепло каменной брусчатки. Этот
