написанную мелким Настиным почерком. Щелкнул магнитный замок, и, поддавшись моим усилиям, дверь услужливо открылась. Меня тут же обволокло облаком характерного запаха индийских благовоний вперемешку со звуками, которые я уже ни с чем не могла спутать. Я быстро прошла узкий коридор с чередой темно-коричневых дверей по бокам и нырнула в последнюю дверь справа – она была приоткрыта, и я знала, что мне туда.
Когда я вошла, у меня над головой тихо звякнул колокольчик. Я оказалась в прихожей: вдоль стен располагались стеллажи, сплошь уставленные обувью, справа от меня возвышался открытый шкаф с перекладиной, на которой плотной стеной висела одежда, на верхней полке шкафа громоздились порядка двадцати компактно сложенных круглых черных чехлов.
Посреди всего этого на полу сидела гладкошерстная серая кошка и с любопытством оглядывала вновь прибывшую меня.
– Пулечка, молодец, встречаешь гостей, не зря мы тебя кормим, – раздался из комнаты, в которую плавно переходила прихожая, низкий мужской голос.
Я восприняла эту фразу как инициирование себя в статус гостя, сняла обувь и прошла дальше внутрь. Комната была небольшой, но очень уютной. Ее мебельным наполнением служили два дивана, накрытые светлыми клетчатыми пледами, с разложенными на них подушками разных форм и размеров, книжный шкаф с квадратными ячейками, в которых высились аккуратно сложенные стопки книг и бумаги, и незамысловатая, но полноценная кухня с плитой и навесными шкафчиками для посуды. Над стеклянной дверцей одного из них красовалась рукотворная надпись: «Дом как храм – помыли посуду, протерли полы, можно и не молиться». Но самое главное, то, что заставляло, наверное, всех приходивших сюда впервые людей останавливаться в изумлении на пороге комнаты, – это огромное количество круглых металлических инструментов, хангов, как тот, на котором играла девушка в Праге, занимавших всю свободную поверхность белых стен. Те, которым места на стенах не хватило, лежали на диванах и даже на полу. Обнаружение этой концентрации домашнего уюта в сочетании с множеством инструментов, каждый из которых был источником неземной музыки, посреди московского парка, который, как мне казалось, я исходила вдоль и поперек, ставило в тупик все мои представления о реальности. Я не знала о ней решительно ничего.
Возле узкого кухонного столика стоял мужчина с телосложением профессионального борца дзюдо, в черных индийских шароварах, с гладко выбритой головой, орлиным носом с небольшой горбинкой и аккуратными усами, переходящими в бородку, обрамляющую нижнюю часть его лица. Склонившись над рабочей поверхностью, он был всецело поглощен производимым им действом, так что на мое появление в комнате не обратил никакого внимания. Перед ним на столе были расставлены самые разнообразные маленькие фарфоровые и глиняные чашечки, украшенные иероглифами и изображениями сакуры, в которые он наливал из миниатюрного керамического
