Разум слов. Владимир Гандельсман

      Вернуться в этот город? Нет, избавь.

      Застиранный, он сел, и я не влезу

      рукою в протекающий рукав.

      Не выйдет ни по росту, ни по весу.

      Ни по душе. Я помню, как Полиб

      бежит за сопляком, как тот: «Подкидыш!» —

      кричит мне, исторгающему всхлип…

      Ты подтвердишь родство? И справку выдашь?

      А если оборванец прав? Оставь

      мне временный, но дом, способность видеть

      не помня ничего, и реку вплавь

      позволь не брать, чтоб милых не обидеть.

      Полиба нет? Мать потеряла речь?

      Я знаю, но тебя не слышу, нимфу…

      Хоть неоткуда более извлечь

      свидетелей, – не подойду к Коринфу.

      Над засушливым учебником

      географии ли, биологии,

      где снопы везут, где прививают

      пестики к тычинкам,

      и заочница идёт с вечерником,

      всё стада, всё волоокие

      девушки на свете прибывают,

      тянутся карандаши к точилкам.

      У семян дыханье слабое,

      набухание и прорастание,

      пишет, машет ли тебе полярник

      шапкою-ушанкой,

      иль Белову окружают, лапая,

      гроздья дышат мироздания,

      устья, русла, стебли, и кустарник

      за окном акации с Каштанкой.

      Луковицы мякоть едкую,

      микроскопу вверив неослабную

      любознательность, потея телом,

      с каплею раствора

      йода, – рассмотри, дыша соседкою,

      ты ли рисовал похабную

      и надписывал картинку мелом,

      и в прозекторской дрожал позора.

      Истомлённое растение

      на тарелке с трещиной и лужицей,

      корни стержневые у фасоли,

      семядоли, почки,

      совести в потёмках угрызения,

      что я говорила, слушаться

      надо, белые пылают боли,

      отмирая в час по чайной строчке.

      Всё равно, не я, а он это,

      отлетает от меня двойник это,

      на него смотри, пока укроюсь

      с головой и сгину,

      ты какою глупостью так тронута

      или чем, душа, проникнута,

      лучше помоги, а то расстроюсь,

      я не виноват ни в чём, пусти, ну…

      Квартира окнами на Кировский.

      Февраль чуть обморочный, вирусный.

      Двор сумрачный. Я скоро вырасту.

      За дверью чёрной, дерматиновой

      тоскливой лентой серпантиновой

      петляют звуки сонатины той.

      Уроки сонные эстетики.

      Там разбирают ноты Гедике.

      Я «зажимал» её на «Медике».

      Смотри: бутылочный и уличный

      ложится свет (парок из булочной)

      на свитер с бахромой сосулечной.

      Смотри: у батареи огненной,

      ещё по шляпку в жизнь не вогнанный.

      Смотри: заглядываю в окна к ней.

      Не

Скачать книгу