ждут от иксаигрека на доске,
по небу снимки
лёгких летят легко,
розовые, как у немки
голубое трико,
в ту строку, где «весенний»,
тихо просится «день»,
тень проносится тени
Лены, тень её, тень.
2. «Вот ещё один…»
Вот ещё один
март солнечный
не воплощён, иди
сюда, со школы начни,
с коридора начни,
как на колено берут
портфель они,
девочки, и Лена не тут
уже, замочки блестят
и резинки видны,
чуть в проталинах сад
прописан весны
вдали, иди сюда,
где сплошь мокрая
земля и с чавканьем стиснуты
калош края,
ближе подойди,
по стеклу в грязи
битому проведи
и цветок спаси,
помня, с белых лиц
двух учительниц
как слетал шепотком
с траурным ободком
мир, пылящийся
в груде сумерек,
там, где плащ, вися,
умер, сник,
утомясь, томясь,
иди себе прочь,
небом пряных масс
наплывает ночь.
«Приближение первого…»
Приближение первого
сентября, что ли, нервное,
запах крашеных парт,
бледность контурных карт,
ржавых астр букет,
холодок календарных
дат, круглеющий след
на фуражке кокарды,
с задней парты смешок,
и трескучая млечность
ламп дневных, и шажок, и шажок,
словно с тапочками мешок
тянешь в вечность.
«О, ядро с ключицы…»
О, ядро с ключицы
в воздух послано сентября,
долго летит, лучится,
в памяти застревает зря,
катится, пав на землю,
сантиметра три,
тем ли я занят, тем ли
занят я, – тускло, ядро, гори,
трусики-абажуры,
девичьи позвонки гуськом
тянутся с физкультуры
в неотразимом огне таком,
и спокойная пропасть
обрывается, мёртво стоя
на своём, – точно пропись
с оглянувшимся «я».
«По коридорам тянет зверем…»
По коридорам тянет зверем,
древесной сыростью, опилками,
и – недоверьем —
дитя с височными прожилками,
и с лестниц чёрных
идут какие-то с носилками —
все в униформе.
Провоет сиплая сирена,
пожарная ли это, скорая,
пуста арена,
затылок паники за шторою
мелькнёт, и ярус
из темноты сорвётся сворою
листвы на ярость.
Он не хотел на представленье,
оставь в покое неразумное
дитя, колени
его дрожат, и счастье шумное
разит рядами, —
как
