растворимый!» Года три назад это была такая игра, а теперь я чувствовал в такие моменты, что нужен маме по-настоящему. Но вот сейчас, переступая порог квартиры вслед за Мартой Яновной, я превратился в гнусного малолетку и готов был разреветься от того страшного и непонятного, что забрало из дому маму. Вслед за Дорой мы все сразу же гуськом прошагали в «большую комнату», где стоял мамин диван, и остановились. Дора повернулась к заведующей лицом и сказала:
– Я ей пижаму в сумку положила, а если ночнушку нужно будет, то у меня новая есть. Не покупайте.
– Да-да, спасибо, – вежливо-официальным тоном ответила Марта. – Мы завтра свяжемся, узнаем.
И мне:
– Никита, ты пойди разденься, а мы с Дорой… – она не договорила, не знала как быть с отчеством. Я не стал дожидаться окончания фразы, резко развернулся и вышел, а заведующая плотно закрыла за мной дверь. Пока снимал куртку, думал, что вот Дора убрала в комнате, и она стала чужой. Призрак комнаты… Совсем не по-маминому лежали подушки на сложенном диване, поменялись местами наши разнокалиберные стулья. Один из них был чем-то вроде тумбочки, и на нем всегда стояли всякие мамины флакончики, лежала записная книжка, блистеры с таблетками. А через спинку второго обычно был перекинут теплый платок или махровый халат. Теперь они парадно стояли спинками к окну, и сразу было ясно, что между ними целая эпоха. Один (для халата) бабушки Мани, венский – с двумя гнутыми дугами для спинки. А другой – икеевский – из прямых брусков. Как будто к простой некрашеной табуретке приделали спинку, похожую на помочи для детских штанишек с перекладиной между лямками. Так мама говорила. Кресло-кровать тоже повернулось не в ту сторону, и стал виден свисающий конец матраса, неприкрытый пледом. Только со «Стенкой» из книжных полок, встроенного гардероба и «барчика» для бокалов и чайной посуды никто не смог бы ничего сделать. Мой двоюродный дед собрал её сам, и она была прикреплена прямо к стене. Когда наш дом, наконец, расселят, она останется одна в пустом здании. И о том, что станет с ней дальше, мы с мамой стараемся не думать. В нашей «большой комнате» есть еще круглый раздвижной стол на толстой фигурной ножке, родственник венскому стулу, и четыре пуфа, подаренные Мартой, когда она переезжала на новую квартиру. Мне всегда казалось, что предметов в ней вполне достаточно. А вот теперь, когда мы стояли втроем на ее пороге, комната показалась на удивление пустой и… чужой.
Слава богу, с беспорядком в моей берлоге все было о' кей: Дора в нее не заглядывала. Я бросился ничком на диван и подумал: «Скорее бы они ушли. Все равно, кроме как «все будет хорошо», ничего не скажут». Но Дора с заведующей еще долго о чем-то говорили, а потом пошли на кухню. Наконец заведующая открыла дверь в мою комнату, но заходить не стала. Я поднялся.
– В холодильнике все есть. Катерина придет – поужинаете, – сказала она твердым голосом. – А дальше видно будет.
«Ну хоть какие-нибудь родственники у вас есть?»
Не успел я отойти от двери, как в нее позвонили. Я думал, Марта забыла что-нибудь – очки, перчатки. Но это была тетя Наташа с первого этажа, и в руках у нее была кастрюля,
