Мы здесь живьём. Стихи и две поэмы. Анна Ревякина

      Стёкла разбиты – пара десятков стёклышек.

      Мир, как музейная ценность в руках уборщицы,

      нам уже впору всем поголовно чокнуться,

      если я чокнусь первой, то стану горлицей.

      Птичкой без обязательств пути и времени,

      мир распахнётся в окнах, что зарешёчены,

      Будут ли мне от музея ключи доверены

      и уцелевшие чудом часы песочные?

      Линия фронта тянется внутри города,

      мы на бульваре Пушкина жмёмся к зданиям,

      всё, что мне было так бесконечно дорого,

      вдруг превратилось в стеклянное дребезжание.

      Стёкла сложились в мозаику на подоконнике,

      словно прошёл над городом с виноградину

      град, – и уже горожан не спасают дворники

      автомобилей, что были у них украдены.

      Стёкла разбиты, в окнах свистит безвременье,

      у сквозняка нет жалости к обездоленным.

      Можно я тоже стану музейной ценностью,

      можно я тоже стану холстом разорванным?

      Всё, что мне нужно, это немного мирного

      неба в окне разбитом. Мой птичий промысел —

      это уже не выдумки ювелирные,

      это гораздо больше, чем скажешь голосом.

      Это во сто крат больше, чем чувства воина,

      это сравнимо разве что с болью матери.

      Я так боюсь, что невозвращенье пройдено,

      я так боюсь, что мир мы уже утратили.

      Видимо, что-то в воздухе, веет смертью,

      ты, не меняя позы, следишь за дверью,

      словно стеклянный пёс, что утратил голос,

      милый, война всерьёз, набирает скорость.

      Наша хрустальная люстра накрыта тряпкой,

      в доме от запаха смерти темно и зябко,

      воздух сгустился в лёгких и стал бетонным,

      ты не боишься, но страх, что во мне, огромен.

      Он проникает в клетки, как древний вирус,

      милый, война всерьёз, набирает силу.

      Слышишь, по улице майский гуляет ветер,

      ветер перенасыщен нелепой смертью,

      глупой уродливой смертью за сотню гривен.

      Милый, ответь мне, ты мудр и дальновиден.

      В воздухе смертность смертных и горечь горьких,

      в мединституте напротив гранитный Горький —

      смотрит с укором юный прекрасный мальчик.

      Милый, ответь мне, что будет с нами дальше?

      Кто нам отмоет души после такого мяса,

      жаль, что мы были созданы не из пластмассы,

      жаль, что мы были вылеплены из плоти.

      Личный изъян в смертельном круговороте —

      страх перед жизнью, насильственной и напрасной.

      Жизнью, в которой воздух противен связкам

      голосовым. Воздух, в котором ядом

      дым от покрышек разносится на баррикадах.

      Сезон открыт – открытая вода.

      Ладья Харона снова возит души,

      я

Скачать книгу