делаешь успехи!
Ночью Хулио положил под подушку револьвер. Я впервые в жизни видела оружие не в тире и не под музейным стеклом.
Х Х Х
Я украдкою сбегаю из отдела. Автобус от el conservatorio останавливается довольно далеко, и длинный, пыльный, крутой подъем каждый раз мне приходится преодолевать пешком. В класс я обычно вхожу со звонком. Рассаживаю детей за роялем.
Мне одной доверено давать уроки на этом новом – ни царапинки! – рояле. Обычно его открывают только для праздничных концертов. А в других комнатах стоят старые, потрескавшиеся, с западающими клавишами пианино. Я бы на таких и одним пальцем ничего не смогла бы сыграть, а маленькие музыканты пытаются.
В el conservatorio обучаются дети из небогатых слоев города. К детям состоятельных семей преподаватели музыки ходят на дом, и общеобразовательным предметам обучаются они в дорогих частных учебных заведениях.
У моих учеников обветренные руки и грязные ногти. Я помогаю этим рукам научиться извлекать звуки из черно-белых торжественных клавиш.
На один урок ко мне приходит четверо-пятеро детей. Я рассаживаю их по разным октавам, показываю аппликатуру гамм, и каждый в своей октаве выжимает одной рукой поочередно семь клавиш, в воздухе повисает кокофония – на уроках специальности пять человек! Ситуация невозможная в Союзе. Впрочем, и я, бросившая музыкальную школу где-то в середине обучения, тоже в Союзе никогда бы не преподавала музыку. Я играю довольно неплохо для домашнего музицирования, и руки детям, конечно, поставлю правильно, но все же если бы не нужны были позарез деньги, я бы не взялась.
Х Х Х
У возглавляющего el conservatorio сеньоры Мора безобразные родинки на лице и очень крупный живот, но он довольно мил, если решается продемонстрировать эрудицию. О Советском Союзе сеньор Мора отзывается с большим теплом, и теперь, когда его сын Франсиско едет в СССР продолжать свое музыкальное образование, сеньор Мора безумно рад.
– Ваш сын столкнется с трудностями, – предупреждаю я. – Вы поучите его стирать, гладить…
– Да-да, – поспешно соглашается сеньор Мора, – мне то же самое говорила Рита, и мать уже принялась учить Франсиско. Два раза на прошлой неделе он выстирал рубашку сам!
– И в Союзе у него не будет отдельной комнаты, – продолжаю я, – но убирать ее придется, и обед служанка не поставит перед ним на стол, нужно будет в столовке в очереди потолкаться, и машину, на которой он ездит, вряд ли вы сможете упаковать ему с собой, он должен будет привыкнуть к толчее общественного транспорта.
–Трудно, да-да, трудно будет нашему мальчику, – согласно кивает головой сеньор Мора.
– В чужой стране всегда трудно, – улыбаюсь я, уж это я знаю наверняка, и добавляю: – зато безумно интересно.
Это тоже я знаю наверняка.
– У нас дети – дочери, Франсиско – единственный сын, и мы, конечно, баловали его, – рассказывает сеньор Мора.
– Но это то случай, когда овчинка стоит выделки, – перевожу, как могу, на испанский возникшую на русском мысль.
– Да-да,
