его звонку Маринка, – косяком идут, задолбали совсем. В этом году экономисты с механиками в одно время защищаются – ужас! Ты сколько взять сможешь?
– Расценки те же?
– Ну да, по десятке за плакат. А если сложные – двенадцать – пятнадцать.
– Давай одного, – сказал Фирсов. – Для начала. Как дела, Мариша?..
– Ой, не спрашивай. Как у тебя-то? Домой часто отпускают?
Через несколько дней, в субботу, в точно оговоренное время к Фирсову домой приехал немолодой уже мужчина в пыжиковой шапке и новеньком черном тулупе. В руке он держал пухлый портфель, из-под мышки торчал тубус с чистыми листами ватмана.
– Когда защита? – спросил Фирсов. Он провел гостя на кухню и, сев за стол, стал рассматривать листы с макетами плакатов.
– Через неделю, – робко ответил мужчина.
– А кто руководитель? Бутман? Его вроде почерк…
– Да, Борис Самуилович…
– Ясно, – кивнул Игорь. – Вы из Архангельска?
– Да, – заулыбался мужчина. – По своему заводу защищаюсь. Я вас помню, вы у нас были – лекцию по качеству читали. Года два назад? Или три?
– Да, – сказал Фирсов. – Бывал…
– Я тогда мастером работал, нас еще всех собирали, – продолжал улыбаться мужчина. – Вы с товарищем приезжали – такой с бородкой. А сейчас на кафедре уже не работаете?
– Нет, – сказал Фирсов. – В другом месте работаю.
– Ясно… А я вот уже второй год начальником механического цеха…
– Поздравляю. – Фирсов сложил листки и взял со стола скрепку. – Завтра вечером вас устроит?
– Конечно…
Мужчина ушел, почтительно раскланявшись, и Фирсов еще долго сидел на кухне, покуривая, щурясь на пустынную вечернюю улицу за окном и делая вид, что разбирается с бумагами. И та поездка в Архангельск вспомнилась, и Валера, как живой, встал перед глазами, и суд, и следствие, и тот нелепый вечер, с которого все началось, и непроницаемое лицо Славика Мохова на суде вспомнилось. Ах, Славик, Славик, продал ты свою душу и двадцать лет дружбы вместе с ней. Как тебе работается, Славик, и как живется? Вспоминаешь ли тот вечер и друга своего бывшего, Игоря Фирсова? Или стараешься не вспоминать? Н-да, брат, тяжело тебе, должно быть, – мы-то выкарабкаемся, а вот ты мне в глаза взглянуть уже не посмеешь. Оттого и не звонишь, и не заходишь, как будто нет больше Игоря Фирсова. И сегодня, когда я разговаривал с Маринкой, я слышал в трубке твой веселый голос – ты болтал с кем-то, и когда она назвала мое имя, голос твой пропал, и хлопнула дверь. Студентов учишь? Ну учи, брат… А я вот думаю теперь, как три тысячи отдать. Отдать-то я их отдам, но вот друга у меня больше не будет. Жаль. Лучше бы не было того вечера…
Мохов приехал поздно – уже заканчивалась программа "Время", привез какого-то усатого приятеля, похожего на артиста Боярского, две бутылки коньяка и тут же принялся отдавать веселые
