с плиты.
– Как восемь утра? Я всю ночь проспал здесь?
– Сударь, вы почти три дня спали. А теперь садитесь за стол. Давайте, давайте, не стесняйтесь.
– Я пойду.
– Тогда вы обидите меня как хозяйку, отказавшись позавтракать с нами.
Всё это звучало, как в тех романах, что он так не любил на уроках литературы. Пафосно на «Вы», прямо с апломбом, словно над тобой смеются.
– Садитесь, и будем знакомиться. Ядвига Дмитриевна.
– Василий. – Стул черканул по полу и скрипнул под парнем.
– Очень приятно, Василий. – Дама налила чай в большую пузатую кружку с огромными, но очень красивыми розами. Тонкая нить пара скользила от бурого, почти чёрного, ароматного чая, от золотистых коврижек, что красовались на блюде.
– Сгущёнка, мёд. Кушай.
Наконец, разговор стал уютным, без «вы» и «соизвольте».
– Доброе утро. – Нежный голосок ворвался на кухню. Лиза была в большом белом халате поверх футболки и спортивных брюк.
– Доброе, доброе. Садись и поухаживай за гостем, очень уж скромен. – Улыбнулась дама.
Завтрак оказался вкусным, беседы рваными, ему то и дело задавали вопросы, а он мычал мелкими ответами. Но все сослались на сотрясение.
Глаз уже желтел и даже появились фиолетовые контуры, что сулило скорое исчезновение синяка. Джинсы и джемпер с футболкой давно не были такими чистыми, а вот лицо было помятым, уже достаточно небритым, а волосы, зализанные в стороны.
Елизавета вместе с гранд-дамой выдержали его отрицание больницы, и девушка не оставила затеи отвести его в больницу. По пути она рассказала очень кратко о тех, трёх днях, которые он проспал. И о том, что переживала за него, и что не нужно было лезть в драку, она знает, что лучший рецепт, это не отвечать на подобные притязания, кои были в её адрес, а нужно молча уйти.
Василий хмыкнул, сказав, что это как раз неправильно, а если бы…
– Ну, какие если? Это же человек так от бессилия поступает.
– От бессилия? А если бы он действительно что-то сделал?
– Человек либо делает, либо говорит.
– А если бы он не говорил, а делал?
– На этот случай у меня перцовый баллончик. – Она сказала это с таким же равнодушным тоном, как говорила бы о том, что в кармане у неё билет на метро или корм для кошек.
Парень искоса посмотрел на девушку уже совершенно другим взглядом.
Сотрясение было средней тяжести, дольше сидели в очереди на приём. Елизавета расспрашивала, где он учится или где работает, раз не учится. Впервые было стыдно, он ощущал, как уши багровеют, хотелось вскочить и убежать.
На его мнимо равнодушное пожатие плечами, она посмотрела на него искоса, он не мог не уловить этого. Уловил. Смутился. Понял, что разочаровал. Разочаровывать не хотелось. Зачем-то открыл рот и поток оправдательных фраз, которые при этом напыщенном равнодушии казались дерзкими и напыщенными.
Дома
