едко проронил, что поэты – фрукты специфические. Что поэтам свойственно утрировать, натягивать, раздухаряться, иногда ныть, скулить, проецировать свою гнилость на других людей, общество и даже на те или иные государства. Поэтам присуще чрезмерно фокусироваться на себе, играть и, в конце концов, быть даже трикстерами; что они, поэты, – зеркала кривые. Порой эти, так сказать, зеркала изрядно избалованы по жизни, некоторые с самого детства. И, стало быть, мало того, что это зеркала кривые, так некоторые зеркала ещё, получается, и дребезжащие.
Потом был кофе. Джей пил крепкий-крепкий доппио, лучше б тогда ему мяту.
Игрек кофе не пил, а пытался смягчить возбужденного и взвинченного в тот день Лазарева. Смягчал тем, что читал какие-то строки из Вергилия и подчёркивал Джею, что это так похоже на Гигулатикус. Джей пропускал это мимо ушей.
Текст Вергилия был таким:
Прежде всего, дерева создает различно природа.
Много таких, что совсем человеческой воли не знали,
Сами собою растут, по полям широко рассеваясь
Иль по извилинам рек: ветла мягколистная, тополь,
Гибкий дрок и с листвою седой серебристая ива.
Игрек ещё не успел завершить, как Джей каким-то резким оборотом закрутил разговор про поселенческую папирусную нейросеть. Джея смущало, что здешняя папирусная нейросеть для роботов, да и для многих людей, – как Бог. Но Бог – благ, а нейросеть – под вопросом, и это как бы давно аксиомы. А всё это прямое соединение роботов с нейросетью – что там происходит? – Человек-то этого не знает, не контролирует. Здесь они долго спорили про природу и необходимость соединения вообще. Про контроль. Приходили и к чему-то и общему, что, например, робот со свободным протоколом, как и человек, не принужден к какому-то соединению с чем бы то ни было вообще. Даже если это что бы то ни было – называется многими чуть ли ни путь и истина и жизнь.
Третья тема была женщина-земляника и женщина-гигулатка. Спор здесь подзатянулся от упёртости Джея, что модель двоица, союз мужчины и женщины, – это нечто невероятно цельное и эффективное. Робот этого не понимал. Никак не понимал даже через призму всевозможных срезов, которые словесно ухищренно делал Джей. Игрек приводил множество примеров провала всякого рода союзов вообще. Показывал, что материальная единица тоже может быть эффективна. Цитировал даже Омара Хайяма, не совсем к месту, как показалось Джею: "…лучше будь один, чем вместе с кем попало". Даже шуточно и дружелюбно попрекнул Джея, что тот, в своём затяжном кабинном затворе да в своём пиксельном потоке, чрезмерно сфокусировался на гендере. Хотел даже просто сказать Джею: "Мол, тебе, по всей видимости, нужна женщина-половинка, а мне-то, роботу, вовсе нет". Но такое говорить он не стал.
Дальше тема гендера начала как-то несколько выпячиваться. По сути, – возник монолог Джея, в котором он ушёл в нечто теологическое, сравнивая страстную природу землян с целомудренным и каким-то святым, иным, не людским, состоянием гигулаток и гигулатов в целом. Монолог этот был жутко кривым, скачущим, замашистым. Игрек считывал эмоциональные качели Джея, молчал и давал ему выговориться. Его операционная система
