аксессуарах. Шарф, шляпа, отделка плаща. Она знала, что киндаты живут в Соренике уже давно. Она помнила, что узнала об этом… когда-то. Ее отец был человеком, которому нравилось узнавать о многом и делиться знаниями. Он научил ее – не только брата – читать. Зачем это нужно на ферме, он так и не объяснил. Он просто решил, что это хорошо.
Она не любила вспоминать о нем и о матери – практичной, спокойной, резкой, но певшей им песни в детстве почти каждый вечер. Воспоминания могут обжигать, подумала она. Могут вызвать желание плакать или кричать в небо. Или убивать людей.
Поэтому ты держишься подальше от них в большом мире и пускаешь свои мысли течь (заставляешь их течь) по другим каналам. Так она и жила. Не вспоминая ни о чем, насколько это было возможно.
Это стало труднее здесь, при этом памятном свете, так отличающемся от света Маджрити, куда ее увезли и где продали. Вероятно, теперь эти воспоминания уже не остановить. Она решила, что если это так, то приплыть сюда было ошибкой. Она даже не знала, как себя называть!
Вот только на самом деле она понимала, что знает.
Несмотря на всю мучительность воспоминаний о семье, ферме, детстве, она – не Надия бинт Диян. Это имя хозяин дал ей насильно, как насильно овладевал ее телом, каким бы добрым обычно ни был. Она носила его имя большую часть жизни (ужасная мысль), но… она не обязана это делать, больше не обязана. Ее настоящее имя хранило много слоев боли, но она могла предпочесть жить с ними. Она решит это сама. Точно так же, как решила убить мужчину, которому принадлежала.
Она будет принадлежать самой себе, подумала Ления Серрана, шагая через базарную площадь Сореники. Она и ее горести. По правде сказать, она не будет отличаться этим от других. У всех разные горести, но у всех они есть.
Она поморщилась. Не собирается ли она теперь стать философом? Соперничать с Рафелом в анализе текстов и их научных толкований? Вряд ли.
Она остановилась у прилавка торговца соками и купила апельсиновый. Выпила его, вернула глиняную чашку. Вино потом, когда они снова встретятся с Рафелом, подумала она. Даже хорошее вино. Теперь у них есть деньги. Возможно, их будет намного больше.
И именно в этот момент, отворачиваясь от прилавка с соками, она увидела одного из тех мужчин, которые охраняли братьев ибн Тихон в таверне, где им выплатили деньги.
Он целеустремленно шел через базарную площадь, которую с шумом разбирали, так как уже перевалило за полдень и фермеры готовились выехать со своими фургонами и телегами за городские ворота, чтобы вернуться домой до наступления темноты.
Он здесь. В Соренике. Он ее не заметил.
Теперь ее философское настроение исчезло, и погруженность в воспоминания тоже. Она пошла за ним. Это решение не было взвешенным. Но оно также изменило ее жизнь.
– Мне нужно, – сказала женщина, известная как Королева киндатов, – чтобы теперь вы рассказали мне о том, что случилось на улице возле дома. Обо всем, что там случилось. Я предпочитаю, чтобы мои
