из репродуктора. Потом мягко, будто напевая, распорядился:
– Хенген! Хенген![1]
Алексей, находившийся в толпе любопытных, до боли сжал кулаки. Корф попросил генерала отдать детей для медицинских опытов. Китцингер, несколько поколебавшись, согласился. На лбу Алексея выступила испарина. Чтобы не выдать себя, он ушел.
Мюллер удивился, когда «Шверинг» вошел в комнату в полной форме. Он даже протер глаза, не веря себе.
– Генрих, ты… ты… тоже, да?
Алексей возбужденно ответил:
– Ничего, Эрих, мы еще повоюем! Мы им покажем!..
Мюллер ухмыльнулся печально и недоверчиво:
– Да… Покажем… Выпьем! – предложил он Алексею и, нагнувшись, достал из чемодана две бутылки шнапса.
– Правильно, Эрих, выпьем за выполнение того, к чему я стремлюсь! – И подумал: «Если бы ты знал мои стремления!»
Мюллер повеселел: Генрих нравился ему, на него можно положиться. К тому же он прославленный ас…
Закончив дела, генерал уехал под усиленной охраной эсэсовцев. И не успел еще утихнуть гул бронетранспортеров и машин, как через открытое окно в палату ворвался пронзительный детский вопль, доносившийся из подвала. Алексей подбежал к окну, вцепился руками в подоконник.
Из главного входа на крыльцо вышел капитан из числа выздоравливающих, за ним следовал профессор Корф. Профессор был взбешен:
– Капитан Ганн, кто разрешил вам вмешиваться в мои дела?
Ганн резко повернулся к Корфу:
– Господин профессор! Вы смогли бы понять это, если бы из вашего сына, как из этого мальчишки, высосали всю кровь…
Резко отстранив профессора, Ганн ушел в палату. Корф со взъерошенными волосами, в белом халате, забрызганном кровью, медленно прошел мимо окна Алексея, направляясь в свой флигелек.
«Детоубийца!» – прошептал сквозь стиснутые зубы Алексей.
Мюллер, изрядно охмелев, подошел к Алексею и, обняв его сзади, заговорил преданно:
– Генрих, мы с тобой теперь навек друзья, мы с тобой никогда не бросим друг друга. А если и умрем, то за великую Германскую им-мм-перию!
Окончательно опьянев, Мюллер завалился на кровать, продолжая что-то бессвязно говорить. Алексея захлестнула волна негодования. В разгоряченном сознании возникал детский вопль, до боли сжималось сердце…
Из соседнего дома, где находилась группа офицеров, подготовленная к отправке на фронт, доносилась отчаянная брань играющих в карты летчиков. Вдалеке, на аллейке, белела удаляющаяся фигура Корфа. Не почувствовав боли в раненом бедре, Алексей с ловкостью акробата выпрыгнул в окно, быстро догнал профессора. Тот резко остановился, услышав приближающиеся со стороны госпиталя шаги, и… три выстрела всколыхнули ночную тишину. Корф, судорожно хватаясь за ветви кустов, упал, даже не вскрикнув.
Вышедший из помещения Босс был единственным свидетелем этой сцены. Он выхватил
Хенген – повесить (
