Неболочь. Сергей Пахомов

      Что я знаю о том, что не знаю? Белый лес у дороги, молчи!

      Я слова, как ключи, подбираю… Облака – не оплывок свечи.

      Голубая блевотина зноя, обречённый наречием луг…

      Я слова, словно ставку, удвою и построю в шеренгу, как лук

      При посадке… Жужба самолёта, проблесковых глаголов огни.

      Гироскопом в кабине пилота я вращаюсь быстрее, чем дни

      Или ночи – мой дух орбитален, он прирос пуповиной к земле,

      Он зависит от вешних проталин, от печёной картошки в золе;

      Он зависит от времени века, от вихляния рыбок у дна…

      К сожалению – от человека, что зияет в провале окна.

      Тождественным прохаживаясь полем:

      Стога, погост, дорога в магазин…

      Завидую, как ветер своеволий

      Вбивает и выстраивает клин,

      Умело выколачивая «жизни» —

      Не у забора пыльный половик…

      Я хлеб купил и, помня об Отчизне,

      Надменно прикусил себе язык.

      Могу погуглить замкнутое поле:

      Есть хлеба на неделю в аккурат;

      Тушёнка, лук, немного разносолий…

      Рябина – неподсчитанных карат —

      За окнами… Примечена клестами,

      Но ими не затронута пока.

      Пойду, пройдусь… Зима не за горами,

      Не под руками вечности река.

      Трава копошится у входа в мой дом, на деревьях в саду

      Закат – опереньем удода – бликует, как ветер по льду.

      Мигнёт перед тем, как включиться, над белой дорогой фонарь…

      Удод – одинокая птица, а я – одинокая тварь.

      Зари сыромятное мясо шкворчит в сухарях облаков.

      Я гнусь, как еловое прясло, под гнётом грядущих снегов.

      Я мёрзну, как сущий паломник, до кожи сносивший испод!

      Тону в полынье вероломной, едва заскрипит ледоход.

      Гнию кожурой корнеплода под раковиною в тазу…