Аднан Бей!
Это имя означало красивого, несмотря на свои пятьдесят лет, мужа, шикарного, элегантного, принадлежавшего к самому изысканному обществу, кандидата на множество возможностей для повышения, борода которого (издалека непонятно, седая, или тёмно-русая) была разделена на две стороны, красиво одетого, всегда хорошо жившего, который при каждой возможности смотрел на неё просящим взглядом после того, как его пальцы в тонких перчатках кончиком белого, изящного, льняного носового платка быстро протирали очки в золотой оправе.
Возраст и наличие двух детей не оставляли возможности отдалить это имя от желаний роскоши и богатства двадцатидвухлетней девушки. Аднан Бей был одним из тех мужчин, возраст которых не имел особого значения. Дети? Они, наоборот, нравились Бихтер. Она даже нашла странность, когда думала в ту минуту: «Они будут говорить мне «мама», верно? Такая молодая мама! В двадцать два года быть матерью юной девушки! В таком случае я родила бы её в десять лет! А мальчик! Да, моя сестра права, он так смотрит раскосыми глазами…»
Она даже подумала об одежде, в которую их оденет, а потом улыбнулась своей поспешности.
В этом браке её не пугали ни дети, ни пятидесятилетний возраст Аднан Бея. Это были такие детали, на которые сразу же можно было закрыть глаза из-за элегантного внешнего вида. Если бы Аднан Бей был мужчиной, похожим на остальных, если бы дети не были теми красивыми, хорошо одетыми детьми, которых всегда видели рядом с отцом, она бы пожала плечами, как только возник этот вопрос, рассмеялась в лицо зятю и убежала. Но выйти замуж за Аднан Бея означало попасть в один из самых больших особняков на Босфоре, в окнах которого виднелись люстры, тяжёлые шторы, стулья из резного ореха, крупные светильники, столики с позолотой, а в лодочном домике которого находились белый ялик и лодка из красного дерева, накрытые чистыми белыми чехлами. Особняк во всём великолепии возвышался перед взором Бихтер, а на него сыпались ткани, кружева, драгоценности, жемчуга; на неё обрушился дождь из всех безумно любимых, желанных, но недоступных вещей, и это производило впечатление.
Бихтер очень хорошо знала, что весёлая жизнь матери была веской причиной, мешавшей браку, который откроет для неё блестящую и действительно аристократичную жизнь. К дочерям Фирдевс Ханым, этим последним цветам сияния угасающей памяти о команде Мелих Бея, мог посвататься лишь кто-то, похожий на Нихат Бея, их зятя.
Когда она подумала о зяте, презрительная улыбка появилась у неё на губах. «Дурак! Приехал в Стамбул с расчётом на французский язык, который выучил в прибрежной пивной в Салониках…» Бихтер знала, что зять стал мужем Пейкер не только под влиянием мимолётной страсти, но и чтобы используя семейные отношения, влиться в аристократическую жизнь Стамбула.
“Дурак!» – сказала она громким голосом, придавая силу этому слову.
И вот, наконец, такой муж! Зарплата в несколько сотен курушей, небольшая помощь от друзей, родственников и неизвестно
