позвольте обсудить с вами важный, трепещущий вопрос, – графиня отставила чашку с недопитым чаем, добавила, – речь пойдет не о ваших делах, а о детях, так рано потерявших мать.
– Разве моим детям грозит опасность? – резко спросил Корнильев, сделав особое ударение на слове «моим».
– О, помилуйте, Дмитрий Васильевич! Вы весьма умный и дальновидный человек, прекрасно осознающий собственное положение, кое весьма шаткое.
Корнильев скривил губы в подобие улыбки, его забавляла и в то же время злила новая манера Евдокии Петровны изображать из себя высокосветскую даму, которой она не являлась по рождению, но которой она желала быть после замужества. Мещанка во дворянстве, – про себя назвал он её, вслух же подыгрывая начатой его плохой игре. Дабы хоть как-то сгладить обстановку, проговорил весьма учтиво и даже искренне:
– Не желаете ли ещё чаю?
– О, нет, спасибо. Однако, мне приятно ваше гостеприимство и мне нравится ваш дом.
– Весьма благодарен вам за сие слова, – ответил Корнильев, не догадываясь, куда она клонит.
– От наших с мужем друзей, – графиня резко оборвала похвалу в свой адрес, решив тем самым поставить все точки над «i», – мы слышали, будто вы погрязли в непомерных долгах перед Цариным и ни сегодня завтра лишитесь этой усадьбы, а также купечества. Признаться, для меня данная новость как гром средь ясного неба. Царин весьма неприятный тип: мелочный, жадный, лицемерный, мне он сразу не понравился, как только я его раз увидела. И как вас угораздило связаться с ним?
– Царин помогал мне с изданием книг и книги имели довольно неплохой успех.
– Дмитрий Васильевич, ну мы же с вами взрослые люди и прекрасно знаем, что ваши доходы не покрыли расходы даже наполовину, а вам, я слышала, пришлось ради собственной мечты заложить дом…
– К чему вы клоните, Евдокия Петровна? – спросил, сдерживаясь от крика, Корнильев и дабы скрыть нарастающее раздражение, заходил по комнате. видеть графиню он не мог.
– От вас мне ничего не надо, но пожалейте хотя бы детей.
– Какое отношение имеют Василий и Мария к моим злоключениям? Неужто они голодают, живут в лишениях?
– Нет, пока нет… Но могут вскоре остаться на улице, когда кредиторы заберут усадьбу в счет долга, и в том виноваты будете вы.
– Послушайте, графиня! – воскликнул Дмитрий Васильевич, перейдя на французский язык. – Я терплю вас, потому что вы моя гостья, но имейте хоть толику сочувствия, когда речь заходит о моих детях. Василий и Мария есть отрада моя, единственное тепло и смысл в этой жизни, и никто не смеет забрать их у меня!
Евдокия Петровна встала, надев на голову французскую шляпку, на руки перчатки, еще раз взглянула на Корнильева, стоящего с понурой головой, проговорила:
