ложью. Когда снова наступила зима, мамы не стало.
Лань резко проснулась. Мгновение она лежала очень тихо, пытаясь удержать ускользающий от нее сон. Голос матери, которого Лань не слышала вот уже двенадцать долгих циклов, и имя, которым ее назвали целую жизнь назад.
Сон рассеялся, как туман на солнце, но кое-что осталось: песня, которую она услышала в промежутке между сном и явью. Призрачная мелодия манила в темноте. Как будто кто-то звал ее.
Лань окружали стрекотание цикад и гул лесной жизни: ветер касался ее щек, а трава щекотала ступни. Из-за холода утренней росы и пропитанной дождем земли воздух вокруг был влажным.
Бамбуковые листья над головой обрамляли кусочек неба, оказавшийся на границе между ночью и рассветом, тьмой и светом. Лань потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать увиденное. Она всегда просыпалась на рассвете и видела перед собой низкий решетчатый потолок чайного домика, слышала мягкое дыхание Ин рядом с собой и ощущала тепло двадцати или около того тел, спящих в этой же комнате.
Что-то лопнуло, как струна, нарушая гармонию леса. Нахлынули воспоминания о прошлой ночи.
Зимний маг и его глаза, такие же яркие, какими она запомнила их двенадцать циклов назад.
Падающий силуэт Госпожи Мэн на фоне плетеной ширмы, украшенной узорами из цветов.
И Ин…
Лань резко села и сделала вдох. Из горла вырвался резкий звук. Боль от мысли о подруге заставила Лань прижать руку к груди, и под разорванными рукавами своего платья она увидела изуродованную кожу на запястье. Ее шрам, ее печать – бледный разрез сморщенной плоти на фоне серебристых прожилок, покрывающих вены. А поверх – новая, черная, оплетенная малиновой паутиной, со штрихами, пульсирующими, как огонь.
Практик.
Цзэнь.
Поляна оказалась пуста. Лань с бешено колотящимся сердцем вскочила на ноги и огляделась в поисках каких-либо признаков своего спутника – доказательств того, что события прошлой ночи ей не привиделись.
Лань обхватила себя руками и сжала пальцами незнакомую ткань.
Опустив взгляд, девушка поняла, что все еще одета в черный плащ, длинные рукава которого свисали с ее плеч. Практик дал ей этот плащ, потому что Ангелы разорвали ее платье на спине.
Лань плотнее запахнула плащ, поглаживая пальцами тонкий материал, – цзинь, изысканный шелк, который когда-то был популярен в кругах хинской знати. Плащ был сшит на элантийский манер: с высоким воротником и зауженной талией, с петлями, в которые можно было продеть элегантный пояс из аксамита[11]. Лань поколебалась, прежде чем наклонить голову и уткнуться носом в воротник. Под запахами травы и бамбука скрывались нотки едкого дыма, ладана… и, несомненно, мужчины.
– Доброе утро.
Лань вздрогнула от неожиданности. Из-за стеблей бамбука показался Цзэнь. Он выглядел хорошо отдохнувшим и невероятно чистым: влажные волосы были убраны в некое подобие прически, а блестевшая, как бледный нефрит, кожа очищена от пота и грязи. Даже без своего длинного
Аксамит – устаревшее название плотной ворсистой, часто узорчатой ткани из шелка и золотой или серебряной нити, напоминающей бархат.
