style="font-size:15px;"> не боясь, без меча кидался, как волк, на зверя.
Я хотел победить, желая, не лицемерил,
только что-то не так, быть может, с моей душой,
раз проклятье меня обходит за разом раз
и драконья душа вселяться в меня не хочет.
Почему только я – единственный среди прочих
и меня обманул предания гнилой сказ?
Третья туша в крови сгнивает у моих ног,
желтый глаз смотрит пристально-мертво, и режут сталью
крыльев черных шипы, которые не достались.
Я стою и смеюсь: «Я смог, да, я снова смог!
Но драконья судьба прошла стороной меня.
Победивший дракона остался как был когда-то!..»
Только правда стеклом драконьего жжется взгляда:
монстр уже был внутри, и его ни к чему вселять.
Обошел полмира
Обошел полмира, но на тебя
не хватило подвигов и дел ратных.
Ты ушел чудовище отыскать,
но вернулся сам им домой обратно.
Победил сильнейших, чтоб доказать,
что ты самый сильный из всех, но, право,
нет геройства в том, чтоб, сойдясь с другим,
не найти затем на себя управу.
Обмануть сумев всех и провести,
от себя ты правды, увы, не скроешь:
сколько б монстров ни было на земле,
но страшнее нет, чем ты сам, чудовищ.
Царевна-лягушка
Он не ходит с дня того на болота,
не глядится даже в колодца воды,
но причин на это отцу и братьям
не желает, как ни пытай, назвать.
И причина входит сама в палаты
ровно в миг пылающего заката,
и ползут от ног ее тени кругом.
Ходит все выискивает супруга,
говорит, вот, батюшка, стрелы клятва,
отдавай царевича мне обратно,
коль меня назвать он решил женою,
не узнав сперва, мертвой ли, живою,
верной буду, ласковой ли, послушной,
лебедем, волчицею иль лягушкой —
так его томила его охота!
Пусть теперь познает мою заботу.
Ляжет мох периной, укроет кости,
станет мужем, быть перестанет гостем
и навек поселится со мной рядом,
как докончим свадебные обряды.
Много женихов до него ходило,
все себе в болотах нашли могилы,
но глупее всех их Иван-царевич,
ведь о шкурках все же в совет поверил.
Но их недостаточно сжечь, Ванюша,
лучше б няньки сказочки меньше слушал.
Просила, молила, взывала ко всем богам,
и шкура моя сползала к его ногам,
как клятва.
